Праздник лишних орлов

…Во дворе у мамы живет Маруся. Маленькая черная лайка. Очень похожая на породистую. Шерсть блестит, язык краснеет. Я нашел ее три года назад на улице в городе. Было ей месяца полтора. Грязная, как черт, пыльная, и глаза слезятся. Уж больно жалко ее стало, даже захотелось кого-нибудь ударить, так, чтобы с копыт, в нокаут. Взял в машину. Притащил домой. Мыл, мыл, вода текла чернильная. Стояла понуро, только когтями секла по ванне. Не пискнула ни разу, умная. Понимала – надо. Блох давил ногтями. Кормил консервами для щенков. А дома у меня жена и кошка. Или они, или Маруська… Привез к маме, больше некуда было. Мама все простит и стерпит, взяла ее на воспитание. Я только корм вожу. А все равно Маруська меня любит. С поводка рвется, аж хрипит, чтоб со мной поцеловаться. На спину падает и писается чуток, когда я чешу ее по пузу. Мы заходим во двор.

– Выросла красивая, – опять смеется Ванька, – хорошая была бы шапка.

Я пропускаю его шутку мимо ушей, потому что знаю – Ванька, если при нем обидеть беззащитную тварь, может и нож обидчику воткнуть. Для начала в ляжку. Смотря как его, Ваньку, зацепить. Причем воткнет умело, не зря пять лет скот бил. И ножичек всегда при нем. Обнимаюсь с Маруськой, Ванька проходит в дом, первым здоровается с мамой.

Мама встречает нас в прихожей, обнимает и целует сначала его, потом меня.

– Ну что, Ванечка, как жизнь? – спрашивает ласково. – Давно не заезжал…

– Все дела, дела… – Ванька улыбается.

– Ладно, говори, чего такой счастливый? – Мама улыбается ему в ответ. – Наверное, папой снова станешь?

– Как вы?.. – Ванька ошеломлен. – Откуда?..

– Светишься весь. – Мама, успокаивая, гладит его по руке.

– Алена моя на втором месяце…

– Ну и слава богу.

– Вот, хотел рассказать, спросить совета, как надо…

– Не волнуйся, все будет в порядке. Она у тебя сама знает, как надо. Ты-то как?

– Да ничего, только вот кисть левая побаливает… Мама открывает кухонный шкаф и достает маленький клубочек красных ниток.

– На вот, держи, – говорит она мягко, – навяжешь на руку. Знаешь ведь, что нужно именно красную?

– Да, слышал. Спасибо!

– Мам, у меня тоже рука болит, только правая, – говорю я.

– Вот и разделите пополам, тут обоим хватит. Мы пьем чай с мамиными олашками, целуем ее на прощание и выходим во двор. Я снова чешу по пузу Маруську. Садимся в машину и плавно отъезжаем, чтобы не расстраивать маму. Она почти незаметно крестит нас и что-то шепчет. То ли молитву, то ли заговор – нам не слышно.

– Как она узнала, что у меня Аленка беременная? – Ванька до сих пор слегка опешивши.

– Откуда я знаю? Я с тобой вместе зашел, сказать ей не успел.

– Вот у нее чуйка!

– Да уж. Эт точно…

– Везет же нам… Помнишь, прислала мне в тюрьму записку, когда я желудком маялся? Полгода весь зеленый ходил. Велела читать на воду и потом пить. Три недели читал, и желудок как новый. Даже баланду снова мог глотать. До сих пор наизусть помню. «Дуй ветра-ветра, дуй мимо раба божьего Ивана…»

– Ага.

– Что это, братан, молитва или заговор?

– Какая разница, братан? Помогло, и слава богу. Плацебо, может быть…

– Что это?

– Таблетки из мела, раковым больным давали, говорили – новое изобретение биохимиков.

– Хочешь сказать, я сам себя лечил?

– Нет, скорее всего, это мамины мульки, даже не лично ее, а ей от одной бабки достались. Не нашего ума дело. Так что не забивай голову.

– Ладно, сейчас приедем ко мне, сплетем канатик.

– Канатик? – Я с удовольствием покатал слово во рту, пробуя на вкус.

– Ну да. Из маминых ниток. Из самых гнилых ниток, братан, можно сплести такой канатик, что три кирпича от земли оторвешь. Или сало-колбасу можно нарезать. Или белье просушить. Или мусора чутка придушить. Или дорогу протянуть. Незаменимая вещь. А тут нитки хорошие, красная шерсть!

Мы приезжаем в Ванькину контору, заходим в его кабинет и разматываем клубок. Растягиваем нитки из угла в угол, берем за кончики и начинаем скручивать. Не торопясь, хоть уже и вечер и дома ждут. Мы стоим и однообразно, молча крутим в пальцах нитки и снова думаем об одном. О том, что жизнь хороша. Что живем сами, живем почти как хотим, стоя, не ползая и не на коленях, что никому не мешаем и даже кого-то прощаем. Любим детей и женщин. Не любим врагов. Что никому не позволяем мешать нам жить. Что в Бога верим мало, но все же с ним считаемся и на него надеемся как на старшего.

Наконец Ванька доволен канатиком, он поддергивает его в кулачищах и сматывает в клубок.

– Завяжи мне, – говорит он, – потом я тебе.

Как дети, мы завязываем друг другу на руку красные шнурки.

– Все, братан, давай. – Я пожимаю его руку. – Александру Ивановичу привет!

Александр Иванович – это его шестилетний сын, мой крестник и тезка.

Ванька, усмехаясь, рассказывает мне на прощание:

– Я тут ему говорю, у тебя скоро будет братик или сестричка. Кого ты хочешь? Знаешь, что он мне ответил?

– Что?

– Все равно кого, говорит. Лишь бы он ростом был с меня – удобнее играть…

Мама рассказ

Мои отец и мама живут в деревне. На берегу озера у них обычный дом, деревянный, с печкой. У причала лодочка, во дворе собака в будке.