— Ну конечно. Моя мать. Я не такая, как она. Мы не одинаково выглядим и не ведем себя одинаково. Моя мать провела последние двадцать лет с твоим отцом, ведя довольно странную полужизнь. Они, конечно, изменяют друг другу. У моей матери есть другие любовники. И все же она ночное создание. Она путешествует по городам Европы под покровом ночи, дабы не быть узнанной и не скомпрометировать его. Она не может себе позволить дурной репутации, которую предпочла бы иметь. Ибо за дурную репутацию пришлось бы платить деньгами. Она, некогда блистательная светская львица Америки, ныне вынуждена скрываться от взглядов толпы. И ты решил, что я такая же? Тайный предмет чьих-то утех? Скрываюсь от таблоидов, потому что завела интрижку с кем-то таким важным, что теперь я его грязный секрет? Или, может, ты решил, что я из категории обычных шлюх? И что никому из моих любовников не приходится бегать от прессы?
Ее не впервые сравнивали с матерью. От этого никуда было не деться, и, когда это случалось, она чувствовала себя гадко.
— Ты забываешь, — мрачно заметил он, — о том, что мне о тебе известно.
— Ты полагаешь, что я шлюха. Ну, давай же. Скажи это.
И он будет не первым мужчиной из семьи Моретти, если назовет ее так.
— Я полагал, что ты продолжила тот образ жизни, который начала во дворце.
— Ты решил, будто знаешь правду, руководствуясь тем, что сказала тебе твоя мать. Будто у нее могли быть причины желать нашей с тобой дружбы, Винченцо.
— Будь осторожна, когда обвиняешь мою мать, — предупредил он, стиснув зубы.
— Почему? Она не проявляла осторожности, обвиняя меня. И даже если бы все это было правдой, разве ты сам лучше меня?
— Элоиза…
— Нет. Признай. Ты такой же, как твой отец. И такой же, как все остальные мужчины. Ты судишь о женщине по тому, как она одевается, и воображаешь, будто знаешь ее, по-твоему, она якобы переспала со многими мужчинами. Все это ни о чем не говорит. Со сколькими женщинами спал ты? Они были богатыми? Ты гордо вышагивал со своими красотками по всему земному шару. Но кто я такая, чтобы судить о твоих моральных устоях?
Винченцо рассмеялся. Язвительно и с горечью.
— Ты ошиблась. Я вовсе не утверждаю, что я лучше. И тем более что я лучше своего отца. Или лучше тебя. Я просто другой. Я отнюдь не святой и не пытаюсь таковым притворяться. Я давно погряз в безнравственности и не пытаюсь делать вид, что это не так. Именно в этом разница между мной и моим отцом. Еще, пожалуй, то, что мои связи затрагивают только меня. И еще я не стремлюсь к власти над своим народом. И это единственное, что меня хоть как-то реабилитирует. Я не жажду власти. У меня есть власть, и я считаю, что мне ее вполне достаточно. У меня есть деньги. Я не боюсь лишиться своего статуса. Я знаю себя. Мой отец ничтожный человек. Он боится потерять трон. Боится, что с него будет сорвана маска. Боится, что в итоге все, что он собой представляет, все, что для него важно, и то, каким он пытается казаться, будет выставлено на всеобщее обозрение. Его это уничтожит. Уж я за этим прослежу. Что до меня, здесь нет никаких сюрпризов. Моя репутация и так подмочена. Я много лет исподволь работал над тем, чтобы вернуть Ариосте ее прежнее величие. Я отдам стране и людям все, что должно быть возвращено. И да, я продолжу появляться с обществе со шлюхами. Но не стану проповедовать народу мораль, в которую сам не верю. Я не ношу маску. Так что ты во мне ошиблась. Мне плевать, чем ты занимаешься в жизни. Мне безразлично, с кем ты спала. И мне все равно, у кого ты на содержании. Я просто не люблю, когда мне лгут.
— Ты не заслужил права на мою искренность, — возразила она. — Я не люблю подпускать людей к своим секретам.
— Почему нет?
— Помимо того, что пресса уже пыталась сделать меня достоянием общественности? В секретах человека всегда таится его неуверенность в себе. А что люди любят больше всего на свете? Использовать эту неуверенность против тебя же. Я не намерена раскрываться перед людьми. Отказываюсь делать себя простой мишенью. И я не намерена благоговеть перед мужчинами. Особенно перед тобой.
— Если будешь хорошо притворяться, полагаю, остальное не так важно.
Винченцо устроился поудобнее, и она ощутила терпкий аромат его одеколона. Все ее нутро затрепетало.
Вся сложность заключалась в том, что Элоизе вовсе не было нужды притворяться. Делать вид, будто ее к нему влекло. Напротив, обожание давалось ей легко. И именно это ее тревожило. Ибо все вокруг могли это заметить. И Винченцо мог заметить.