Праздник на перекрестке миров (СИ)

Брелине казалось, что Дурмстранг станет для неё идеальным прибежищем: никто не знал, где стоит загадочная северная школа, никто не подумал бы искать её здесь, в обители тёмных искусств.

Брелине казалось — холод даст ей крупицы покоя. Но здешний лёд слишком хорошо отзеркаливал былое: древний замок у озера, горделивая обитель магии и науки, тёмное прошлое, отзвуки бури… Дурмстранг, вопреки всему, пустил жар по её венам, заново вдохнул жизнь и возродил чахнувшую надежду.

Было и тяжело, и невозможно, но тяжесть, которая легла на её плечи теперь, не шла ни в какое сравнение с тем грузом, который Брелина Марион таскала с собой уже очень, очень долгое время.

Ей пришлось бежать из дома в спешке, и путать следы, и менять личины, и собирать себя из тех осколков, что злобная и лживая судьба не перемолола в стеклянную пыль, пока боль и горечь день ото дня, с каждой крупицей новостей с Британских островов, становились сильнее.

Они казались ей неподъемными и огромными, они могли раздавить её, похоронить под собой, как сотни и сотни таких же до неё, но Брелина — истинная дочь своих родителей, истинная наследница своего рода — выстояла, хоть стальной стержень, не дававший ей пасть, изрядно износился за годы пряток и ухищрений.

Брелина запретила себе вспоминать, но забыть не могла — забвение есть подлинная смерть, и второй раз позволить им всем умереть было выше её сил. Скорбь, гнев и нежелание мириться с чудовищной несправедливостью, постигшей её семью, тугим вязким комом скручивались у сердца и порождали надежду. Слабую и тёмную, жестокую, но сладкую — надежду на то, что однажды диктатура Того-Кого-Нельзя-Называть рухнет, а все те ублюдки, не достойные даже права называться британской аристократией и гордо именующие себя Пожирателями Смерти, будто одно название может скрыть, что они смертны и боятся этого больше прочих, захлебнутся в собственной крови.

Но что она — Брелина Марион, призрак в чужой коже — может сделать против больных чудовищ, порождённых вырождением? Только держаться подальше и хранить в себе то, что осталось от её семьи и от её рода. И отец, и мама, и Горантир жили в ней. Их кровь, тёмная, поющая древней магией, очищенная свежей, сверкающей новизной, чтобы избежать застоя, вызывающего душевные уродства, характерные для большинства безукоризненно чистокровных, текла в её жилах, и эту кровь Брелина не собиралась отдавать без боя.

Она не из тех простецов, кто умирает.

Брелина отправилась в Дурмстранг не случайно: предок тамошнего директора когда-то задолжал её прабабке, а волшебники не забывали об услугах — обеты иной раз связывали на крови и долги тянулись сквозь века и поколения. Она не стеснялась этим пользоваться. Её маленькую тайну знал только он, а для всех прочих она была Брелиной Марион, волшебницей из старого магического клана, стоявшего у истоков колониальной Америки. Не самая прочная легенда — но клан Марионов большой, Америка далеко что географически, что идеологически, потому проблем не возникло.

Представители её рода славились долголетием и дольше сохраняли молодость, потому личина аспирантки, что перевелась из Ильверморни по обмену опытом, пришлась впору. Брелина даже нашла подругу из ещё более далёких и более холодных земель: светловолосая и голубоглазая Мэва, единственная наследница древнего, как сами льды, норвежского клана драконьих наездников, очаровывала всех внимательностью, участливостью и чудодейственной силой своего голоса. Говорили, что именно в этом — в магии, зарождавшейся в где-то в груди и глубже, в самой душе, — таилась её подлинная мощь. Её предки голосами подчинили ледяных драконов! Мэва же легко очаровывала чародеев, и Брелина не была исключением.

И всё было нормально.

Пока не объявился Анкано, в котором по одному только вытянутому лицу, по белёсым волосам, по надрывной, показной и по сути своей жалкой надменности угадывался родич Малфоев. Безукоризненно чистокровный британский маг, ничем не лучше десятков таких же чистокровно и безукоризненно бесполезных отпрысков младших ветвей старых родов. Вот его порода, вот его родословная — а большего в нём нет и не было никогда. А большего больным вырожденцам, захватившим власть в Британии, и не нужно.

Брелина ненавидела его. Она, взрастившая в себе спокойствие и непоколебимость, ненавидела этого нервозного, среднестатистического, удобного режиму чистокровку, которого — это же последнему идиоту очевидно! — заслали сюда вынюхивать и вызнавать. Многие в Дурмстранге были недовольны тем, что директор согласился на такое, но все понимали, что не от Арена это зависело, что решение “по обмену” было принято на более высоком уровне: больного ублюдка и его не менее больных прихвостней лучше не злить отказом. Всё равно память о местоположении школы сотрут, всё равно ему будет закрыт доступ ко всему, что может быть действительно интересным, всё равно один бездарный Анкано не сделает ничего плохого… Вот только Брелина нутром чуяла — а она за годы в бегах научилась доверять интуиции, — что катастрофа случится. И она случилась.