И в этом «дай» было столько яростной, готовой к мгновенному действию силы, что цыган растерянно и поспешно извлек из голенища нож и, держа за сияющее жало, протянул Кочуре.
— Вот так-то лучше, — сказал Кочура, укладывая в полевую сумку нож. — А кольцо можешь не снимать, оно не «темное», не арестовываю. А вот тебя, Иван, — обернулся он к расхлыстанному детине, ковырявшему пуп, — и тебя, Сумит, я арестовываю.
— За что так оскорбляешь, начальник?! — взъярился быстроглазый Сумит.
Кочура отступил на шаг, расстегнув кобуру, поразглядывал с оценочкой смуглолицего красавца Сумита, одетого, несмотря на жару, в черный коверкотовый не по размеру пиджак, и очень тихо проговорил:
— Вас как, под наганом, с позором вести? — и в кобуре застрекотал барабаном.
Все серьезно послушали зловещее стрекотание, и Сумит прошептал:
— С честью, начальник. Очень просим с честью.
— Пять шагов сзади, — скомандовал Кочура, закурил тонкую папироску «Ракета», с удовольствием выпустил дым, пожурил дядю Юру за игру на улице в кости и пошел, не оглядываясь, вдоль белостенных домиков и кривых подворотен. За ним поплелись арестованные.
— Влипли, — сказал дядя Юра.
— Они убегут! — преодолевая восторг, воскликнул я.
— От Кочуры никто не уходил, — заверил дядя Юра, — у него и на затылке глаз.
— Смелый, гад, — восхитился цыган, вскочил в подъехавший фаэтон, и лошади пошли галопом.
Уже далеко за полдень мы оставили унылого Кабана на солнцепеке в берете с помпоном, отданном ему взамен кепки, и с пустыми карманами.
— Молодец, братишечка, — похвалил Диамарчик, — хорошо плевал.
Это был самый радостный день моей жизни.
С пошевеливающейся под матросочкой голубкой, с рогаткой на шее, с горстью монет, в кепке, наехавшей на глаза, чумазый, я предстал перед родителями. Отец испуганно (я впервые видел отца испуганным) снес кепку в мусорник. Бабушка лежала с примочками на висках, а мама хлопала в ладоши и хохотала до слез. Затем заговорила серьезно:
— Мой маленький Снежко-Белорецкий, и дед твой, и дядя были заядлые картежники и проигрывались в прах, но шулеров и мошенников в нашем роду не было. Поэтому мы утром снесем неправедно выигранные деньги их хозяину, а голубку выпустим сейчас же.
Диамарчик с соседнего балкона доказывал, убеждал, что «красно-рябая» с неподрезанными крыльями прилетит непременно к Кабану и тот по закону не отдаст, но известие, что утром вернут и деньги, повергло Диамарчика в шок. Он сжал кулаки и шипел: «Интеллепуп вонючий, беляк недобитый».