Праздник побежденных: Роман. Рассказы

Поразмыслив так, Феликс натянул на глаза жокейку и откинулся на подушку. Болезненно резко обострился слух, и глубокомысленные речи студентов были смешны и никчемны, позы слесарька и грохот транзистора казались абсурдными, гармоничными было лишь синее море, запах глицинии, дама с книгой на коленях. Он лежал, уткнувшись лицом в резиновую подушку, и вспоминал об утреннем стремлении к торговке и об удивительном предчувствии, что именно сегодня появится она — женщина, к которой он стремился всю жизнь. Он боялся ее и так страстно ждал. Фантазия, возникшая в его голове, воплотилась в слова, и он пролепетал: «Ада Юрьевна, это вы, я знаю!» Он воистину поверил в глубинную связь утопленницы и той, живой, под голубым облаком глицинии, и не испугался этих слов.

Ему стало спокойно и хорошо, и более он не слышал ни студентов, ни транзистора, лишь в веках на просвет стояла красная невесомость, он вдыхал непонятно откуда пришедший бумажно-восковой аромат акации, а под глицинией лежала Ада Юрьевна. Он знал, сейчас она склонилась над книгой в красном переплете, потом задумчиво будет глядеть на море, потом, конечно, посмотрится в зеркальце, причесывая золотой шлейф голубой гребенкой, той самой, выпавшей на гальку из ее клетчатой сумки. Он вспомнил о пилигримах и подумал: лишь они, обжигая стопы в пустыне, пребывают в большой радости. Но он не позволит себе ликовать долго, он уложит рюкзак и унесет свой праздник не оглядываясь.

* * *

Но что произошло? Незнакомка исчезла, будто стертая с грифельной доски. Все смешалось, и в голове его — сверканье и ералаш. А он впервые в жизни переполнен неизъяснимым желанием видеть Веру. Сейчас, тут, видеть влюбленную в него Веру. И чья-то незримая рука подкрутила фокус, и он ясно увидел Веру, свою Веру, женственную, уверенную в себе и красивую. В купальнике у кромки тихой воды она расчесывала волосы, и они всей русой массой стекали за округлое плечо. Он был радостно поражен, что с его глаз сползла пелена, и сияющее солнце его вовсе не слепит и он видит Веру вовсе не ту (влюбленную в него подростком), какую увидел ее впервые много лет назад и остававшуюся для него такой все время. Эта Вера была уверена в себе, женственна, со спокойным голубым взором, излучающим волю, и удивительно красива. Несмотря на чуть заметную округлость плеч, линии ее фигуры были строги, а четкие движения женщины ясно подчеркивали строгость ее форм. Она закинула за плечо всю массу русых волос и глядела на него улыбчиво и иронично и в то же время добро, и в ее присутствии потек цветной и радостный его праздник.

— Вера, почему вы тут? — спросил и улыбнулся Феликс, но Вера не ответила, повернулась спиной. Теперь рядом с ней стоял ее брат, она обняла мальчика, он прильнул к ней щекой, и они пошли по берегу. И в Вере, прямой и гордой, и в братике, сутулом и виноватом, было нечто горькое, но подлинное, и Феликс, упиваясь высшим торжеством, пожелал пойти за ними, встать и мчаться на фабрику, но легкий неизъяснимый трепет насторожил его, и, будучи человеком нервным, он понял — на него смотрят, о нем думают. Он поглядел из-под руки. Теперь дама под глицинией была в очках, обхватила колени, губы строго сомкнуты. Она рассматривала его плечо. Вытатуированный пикирующий самолетик и надпись: «Небо, храни пилота». Будь ты проклята, эта татуировка, ведь собрался же свести, так нет же, подумал он и покраснел до корней волос, но нашел в себе силы признать: я никогда, ни в жизни, ни в своей мечте, не видел женщины красивее, чем эта.

Больше он не думал о Вере и не принадлежал себе. Неведомая сила посадила его на матрас, и как когда-то, влюбленный в Лельку, он испытывал желание умереть, так сейчас в присутствии дамы под глицинией он пожелал убить, убить большую серебристую рыбу. Он надел ласты, маску, зарядил ружье и, войдя по колено в ледяную воду, подумал: я раб, я ничтожество, я такой же слесарек, делаю на голове свою стойку и ловлю свой шанс. И рассмеялся. Но у меня из миллиона шансов нет ни одного, и в этом вся прелесть, а виновата во всем не дама, она попросту бесовка, а синяя вода, предо мной много синей воды. Вода забрала Аду Юрьевну. Воды боялся Фатеич, но он далеко, в жидком красноземе, запечатан навечно, но знаю, это его штуки.