Праздник побежденных: Роман. Рассказы

Часы Феликса стояли после вчерашнего купания, а по солнцу было далеко за полдень. Он мчал, розы покачивались на сиденье, и ему приятно было думать, что рыжая красавица никогда не узнает, как они ему достались. В бархатной коробочке покоятся серьги и кольцо с мерцающей крупинкой брильянта. После ювелирного у Феликса осталось семьдесят копеек, и он купил ирисок и посасывал их, чтобы заглушить голод, со страхом поглядывая на стрелку бензомера — она уже и не покачивалась на нуле.

Машина взяла подъем, и мокрый асфальт после весеннего дождика, полный отражений кипарисов, белых парапетов, желто цветущих кустов испанского дрока и голубых небес, разноцветной рекой изворачивался и мчал под капот.

Феликс не заметил, как приехал в поселок и стал под теми же деревьями. Те же камни подложил под колеса.

Он заспешил на пляж и увидел Наталию Ивановну там же, у стены под глицинией. На коленях та же книга в красном переплете. Он сел и мог бы глядеть на нее из-за лаврового куста часами, ибо ему удивительно приятно было все — и как она читает, шевеля губами, и как разворачивает и кладет в рот конфету, как хлестнула по ноге, отгоняя муху. «Я поставлю на крыльцо цветы, а коробочку положу под подушку и уеду, слышишь, рыжая дама, уеду», — но его ноги будто пристали к чему-то вязкому, и он не может и не желает их поднимать.

Ветер перелистал книгу, и она положила на нее руку и оглянулась. Феликс спрятался за куст, а она не спеша начала собираться. В клетчатую сумку спрятала книгу, встала и, держась за стену, вытряхнула из туфли песок, затем, наклонив голову, расчесала волосы. Ей что-то говорил вчерашний студент, и она серьезно отвечала.

А Феликс неожиданно для себя удивительно ярко стал ощущать цвет — цвет огненных волос и голубой расчески, цвет дымчато-сиреневой глицинии. Он вспомнил мокрый асфальт, полный отраженного, несущегося под машину цвета, и подумал, что сегодня удивительно живописный день и что живет-то он в удивительном цветном краю — краю гор, моря, высоких облаков и немигающих звезд и так мало придает этому значения, а вот сегодня нечто произошло, и он прозрел.

Взбудораженный цветом, он заспешил к ее дому. Под соснами притаилась черная лаковая легковая. Распахнутая дверца была удивительной толщины и обита красной кожей, а шипы со странным змеиным узором привели Феликса в восторг. Феликс глазел, как туземец, чмокая и восхищаясь. Из-за развернутой во всю ширь газеты были видны заморские ботинки и безукоризненные складки брюк ее хозяина. Форд «Континенталь», по слогам прочитал Феликс. Буржуи проклятые, на таких машинах ездят! И тут же сказал себе, что он дурень, сейчас придет Натали, и нечего толкаться среди окурков перед заморской штуковиной.

Газета шурша опустилась, и перед Феликсом — ассирийская борода и черные очки «режа». Феликс на ощупь стал отыскивать железо. Он настолько был ошеломлен, что совершенно некстати спросил:

— Скажите, а с какой скоростью идет машина?

«Реж» тоже что-то долго и неуверенно покашливал.

— Сто, — говорит он, — сто миль.

Феликс тер глаза, будто в них попал дым, но предательская краснота залила лицо и шею. Ему б и уйти, но он стоял, разукрашенный зеленкой, в отчаянном молчании, потом махнул рукой и пошел к крыльцу, маленький и несчастный. На крыльце из-под коврика достал ключ и, когда открыл дверь и сделал шаг, то ноги подкосились и он повалился на кровать лицом в ее подушку. Он лежал долго, бормоча и самоуничижаясь. А с семейных фото в полумрак комнаты укоризненно глядели какие-то люди. Их добропорядочность подтверждена похвальными листами, прибитыми тут же, на стене. Феликса раздражал и их взгляд, и тиканье ходиков: оно напоминало о времени. Он встал, остановил часы на без восемнадцати четыре. Совпадение, подумал он, восемнадцать — число для меня роковое.

У ее кровати рядом с горкой книг стояла пепельница с окурками, такими же, как те, что лежали в пыли под американской машиной. Желтые с золотистым ободком и надписью «Кэмел». Он никак не мог вспомнить, что значит «Кэмел».

— Ну что ж, Феликс Васильевич, — прошептал он, — пока ты ломал шею в оврагах и сторожа палили в тебя, они отпраздновали день рождения. Но и ты не сплоховал, ты отомстил, ты оштрафовал, как сержант, интеллигентного человека.