Праздник побежденных: Роман. Рассказы

Я попятился, надевая пиджак. Лицо Ады Юрьевны стало виноватым, будто за судьбу свою, за жизнь недолгую, за то, что никогда уж не уйдет со мной. Но я возликовал, она смотрела теперь уж на меня, и наши взгляды скрестились.

— Васильич, может, дождь перегодим? — встретил меня хозяин.

Яма была вырыта, и гроб ожидал на потертом канате. Фатеич в генеральском кителе щурил мертвый глаз на тучу и улыбался фиолетовой губой. В моей голове проснулся бесенок. «Сейчас! Сейчас! К-а-а-к рванет по трубам, по барабану, по начальнику у той могилы, что блестит пенсне и оплакивает с листа».

— Закапывай! — скомандовал я. — Поспеем.

Служители нехотя поднялись от закусочки на плаще, но молотками застучали проворно, и только опустили гроб в краснозем, как над головой сверкнуло, раскололось и ахнуло. Хозяин присел раскорякой, крестясь, лошаденка стала на дыбы, служители, прихватив бутыль, спрятались под склеп, и город мертвых — с крестами, с памятниками, с бьющейся под чьей-то незримой рукой сиренью — померк в воде, шумно падающей с небес.

Я стоял под карнизом, перед лицом серебряными лентами текла вода, мокла лошаденка, будто кокетливо отставив ногу, бились заросли.

— Все предначертано, — прошептал я, и время потянулось бессвязными обрывками.

Над кустами с облаком водяной пыли проплыла кабина.

— Уехал, — сказал безносый, — пообещал, а не заплатил.

«Ада Юрьевна Мурашева — утопленница, а ты влюбился в нее — прочь!» Я качнул головой. В поле зрения возник безносый. Он отпил сам и протянул стакан начальнику.

— Осторожно! Он сифилитик, — сказал я и удивился голосу своему.

— Новый сифилис к старому не прилипнет, — ответил начальник и осушил стакан.

Шумел дождь. Снова горячее и вонючее дыхание в ухо и голос:

— Ты не гляди, парень, что у него сопатки нету, а на гармонике он такие вертуты да разные фу-ты ну-ты отмачивает, аж покойничкам весело.

И кладбищенский начальник, шлепая по грязи босыми ногами, пустился в пляс, припевая:

Ах ты, да ох ты
Все пошили кофты.

«Изыди! — вскричал хозяин. — Бесы! Земле предавайте, — и схватился за голову, запричитал: — Виновен, Васильевич, я виновен, кто ж водочку наперед ставит? Разве что старый дурак, как я».

И только теперь я увидел, что дождь прошел, похоронщики в закатанных штанах босоноги, а вокруг все искрится и лаково сияет. Я подошел к яме, и смех потряс меня. В могиле, наполовину заполненной красной водой, плавал гроб. Так и должно, подумал я, а безносый удивился:

— Отродясь такого не видывал. Гляди — плавает. Чаво делать будем?