Праздник покойной души

– Да ни за что-о-о! У меня семья, ребенок… еще не женатый. Пусть лучше Гришка туда слазит. Я сейчас даже в бывшую комнату Антонины при полном освещении не пойду.

– Я тоже. А в новостройку наведаемся среди бела дня. Можно с твоим неженатым Лешиком.

– Лучше с твоим неженатым Славиком. Или обоими… неженатыми.

На этом спор прекратился. Мы, не торопясь, одевались. Фимка, забыв про свое недавнее бедственное положение, развалилась на полке и с любопытством следила за нами.

Гришка вырос перед нами бесшумно:

– А говорили, на улице подождете…

Мы даже не вздрогнули. Сколько можно бояться? Очевидно, наступил переломный момент…

– С вещами? – иронично поинтересовалась Наташка.

– Да вот, мать кое-какие шмотки сунула. – Он выкинул из пакета байковое одеяло, и оно аккуратно плюхнулось на диван. – Придется душем Станиславовны воспользоваться. Дом не оставишь.

– Гриш, а ты знал Лизу? Она сиделкой у Антонины Генриховны работала.

– А кто ж ее не знал? Мировая баба! Я бы на ней хоть сейчас женился, несмотря на то что мы не пара. Ох, Антонина над ней и поизмывалась напоследок! То не так, это не этак! А Лизка все со спокойной улыбочкой: «Извините, сейчас вам новую кашку сварим…» Вернется назад с этой же тарелкой и говорит: «Попробуйте новую, Антонина Генриховна». Бабка попробует и скажет: «Теперь другое дело…» А Лизок опять улыбается. Ни разу не слышал, чтобы ворчала там или ругалась. Жалела очень и Антонину, и Станиславовну. Ну Станиславовну хоть есть за что! Вкалывает с утра до вечера, добытчица. Добрая и порядочная. А дочь – оторва! Случись что со Станиславовной, на могиле канкан спляшет, а денежки в два счета распузырит. Сам ее два раза до дома волок – с местными отморозками тусовалась, самогонки нажралась. Ей еще и четырнадцати не было. Летом на каникулы она всегда сюда приезжала. Тогда Дашковские в сарае жили.

– В твоем? – удивилась Наташка.

– Зачем в моем? В своей собственной развалюхе на конце участка. Терраску к ней пристроили и жили. Большую часть времени Ольга Ивановна – бабка Станиславовны, одна жила. Говорили, что она то ли помещицей была, то ли из раскулаченных. Дом у них вроде тут стоял. На этом месте, где мы сейчас с вами находимся. С колоннами. Сожгли его в революцию. Моя бабуся рассказывала, что эту Ольгу все очень жалели. Она бесплатно детей учила. Больным, бедным помогала… Ну ладно, я к Станиславовне в душ пойду. Как в грязи вываляли…

Гришка выжидательно уставился на нас, уверенный, что мы намек поняли – пора и откланяться.

Я сделала вид, что ищу в сумочке срочно понадобившуюся записную книжку.

– Да у тебя ее сроду не было! – не вовремя влезла Наташка. – Пойдем… Если желаешь, я тебе свою подарю.

– В два кило весом? – откликнулась я, продолжая обдумывать занимавший меня вопрос.

– Зато не потеряешь! И раскопки в сумке не потребуются, – продолжала свои нравоучения подруга.

– Значит, Милочкина бабушка действительно была дворянкой… – пробормотала я себе под нос, решив прекратить поиски того, чего действительно не было.

– Дворянкой? – развеселился вдруг Гришка. – Вот приедете летом, увидите за деревней пригорок. Там родник бьет и по лощине разливается, где место поглубже. Моя бабуся рассказывала – она еще девчонкой была, эта Ольга Ивановна за свою жизнь три раза зимой с мостика в эту лощинку наворачивалась. Выбраться сама не могла, в лед вмерзала, ее деревенские топором вырубали, домой привозили, на печку закидывали. Оттает и хоть бы хны! До девяносто лет дожила! Какая ж она дворянка? Дворянка давно бы окочурилась.

– Ну и замечательно! – вклинилась Наташка. – Ирина Александровна, нам уже совсем некогда. У тебя дома голодный бунт начался. Будь здоров, Гриша. Звони, – и с этими словами подтолкнула меня к двери. – Мы, Гриша, с этой стороны выйдем. Привыкли уже.

Гриша понимающе хохотнул и закрыл за нами дверь на ключ.