Праздник синего ангела

"...не верю. Я не могу в это поверить. Но что если это действительно так? И самый обычный сумасшедший из городской психушки реально стал объектом этих полоумных, диких, невероятных, раздутых до безобразия слухов? В этом мире ничему удивляться нельзя. Сумасшедший, пусть даже он агрессивен и опасен, превращается в ненавистника всего рода человеческого. Рядовой шрам на щеке становится дьявольской отметиной. Слова душевнобольного воспринимаются как реальные угрозы. Не удивлюсь, если его "бандой" окажутся врачи клиники - люди в белых халатах. Им не впервой предъявляются подобные обвинения.

Как же это могло произойти? А, впрочем, тут и гадать нечего. У страха глаза велики. Кто-то из персонала больницы рассказал своим домашним или знакомым о странном человеке и мрачных видениях его больной души. те своим знакомым, тетушкам, дядюшкам, кумушкам. А уж кумушки - по секрету всему свету. И каждое звено этой цепочки приукрашивает информацию самыми "достоверными" подробностями. Тут не то что из мухи слона сделают сперматозоид в комету Галлея превратят.

И все же у меня нет никаких доказательств, кроме совпадений, может быть абсолютно случайных. Надо разобраться в этом чертополохе.

Но не это меня сейчас мучает. Все это вполне объяснимо и не выходит за пределы человеческих возможностей и человеческой же глупости, которая вешает ярлык, не разбираясь, и все непонятное классифицирует как враждебное. Я понимаю не больше их. Но я хочу разобраться. Откуда? И каким образом? Что заставляет его измученное воспаленное сознание рождать эти странные фантазии, непостижимым образом совпадающие с самой реальной реальностью? Какими локаторами души или мозга улавливает он вибрации происходящей в городе катастрофы? Если не опускаться до уровня этих безмозглых и уродливых слухов, то ответ отыскать невозможно. Но если... Если хотя бы на минуту допустить... В конце концов, что мне известно о человеческой психике, если и своя собственная выходит из подчинения. Художник прав - это рог изобилия. Изобилия загадок, тайн, глубоких пропастей, призраков и... И опасности. Самые большие пакости человеку делает его собственное "Я", оно как неукрощенный хищник пожирает его изнутри и как пиявка высасывает душу. Оно может держать его всю жизнь на привязи, в смирительной рубашке, так что невозможно сделать и шагу без страха быть наказанным, а может и пошутить: посадить за решетку - тюрьмы или психушки - или столкнуть с крыши дома. Его власть безмерна... Однако, я увлекся. Лирические отступления здесь ни к чему...

Может ли человек силой своего расстроенного (или, наоборот, настроенного на что-то?) сознания, силой ненависти и страха обрушить на город смерть? Он говорит "заслуженная кара"? Только чья это кара?..

Но это невозможно..."

* * *

На следующий день с утра Ковригин пошел к Семену. Как положено - через дверь и в белом халате. Вся эта унылая и тоскливая атмосфера скорбного дома была ему хорошо знакома - он пропитался ею как губка три года назад. Поэтому каждым своим нервом и каждой клеточкой ощущал ее враждебность - не как к чужаку, постороннему лицу, пришедшему, навестить одного из пациентов, но именно как к своему - бывшему пациенту, бывшему обитателю этих стен. И хотя та клиника находилась далеко отсюда, в Москве, это не имело ровно никакого значения. Все больницы, все сумасшедшие дома были заодно, словно общались друг с другом по беспроволочному телеграфу, - все они знали своих в лицо. И презирали и ненавидели тех, кто когда-то вырвался из их бездушных стен.

Под опасливым наблюдением этих настороженных церберов Ковригин поднялся на второй этаж и нашел нужную палату.

В тесном гостиничном номере ютились четыре кровати. Две из них пустовали, но видно было, что они обитаемы - просто их хозяева вышли на прогулку. На койке у самой двери с закрытыми глазами лежал человек казалось, он спал. Семен занимал почетное место у окна. Когда вошел Ковригин, он сосредоточенно водил карандашом по листу бумаги на тумбочке.

- Как дела, художник? Вдохновение проснулось? Стимулятор подействовал?

- Пашка! Рад тебя видеть. Ну, рассказывай, какие новости в городе, как жизнь холостяцкая, как служба кладбищенская?

- Будто не вчера мы с тобой расстались, - ухмыльнулся Ковригин. - На вот гостинцев, Петрович тебе передал, - он протянул Художнику пакет с ярко-желтыми сочными грушами.

- Петрович - добрая душа. Хоть и не совместима с моей по идеологическим параметрам. Ну как тебе здесь, - он неопределенно повел рукой, - нравится?

- До тошноты, - флегматично ответил Ковригин. - Здесь все палаты с одним окном?

- Все. А ты опять за свое? В 215-й этот пророк Иезекииль обитает, я расколол одну медсестричку. Милейший человек Анна Ильинична - все обо всем знает. И обо всех. Даже за язык тянуть не надо - сама все выкладывает. Да вот и сама она - легка на помине. Анна Ильинична, просим в гости! закричал он.

В палату на секунду заглянула женщина в медсестерском облачении, видимо, она искала кого-то, но услышав призывный клич Семена вернулась.

- Что, милок, нужно что-нибудь?