Праздник тунца

Сашка вздохнула тяжко. Вот сейчас ролик гигнется, и её вовсе лишат «аккредитации» на «волчьей тропе», радостно выпнув из «Омеги». Тогда в бухгалтеры. Пусть её научат. Пусть красные флажки округлятся в «красное сторно». Кажется, это из области бухгалтерского учёта. Звучит красиво и воинственно.

Этот треклятый ролик!.. Там Лизка ненатурально улыбалась. Рот такой большой, что она без усилий могла бы заглотить всего тунца и ни с кем не поделиться.

А Хамонов, желающий, как все рекламодатели, получить много, всего и бесплатно, не к месту вещал про Праздник Тунца.

Не надо было Лизке там сниматься. Внешность ей ещё могли простить. Хоть и оглядывали ревниво кумушки, ища изъяны в линиях и жестах. Лёгкий нрав был её незримым щитом, а беззаботная улыбка, которую слишком многие норовили обозначить как «идиотскую», была самым эффективным противоядием от уколов чужих комплексов. Лиза была слишком занята собой, чтобы рефлексировать темы устройства мира в отдельно взятом офисе: она, безусловно, была звездой, а шевеление вокруг неё её мало интересовало. Бессознательное стремление к белому тоже служило защитой от агрессии внешнего мира, хотя даже белый флаг может подвергнуться нападению мелкой натуры, желающей оставить на всём чистом пятна собственной серости. Лиза, впрочем, не копала так глубоко, она вообще ничего «не копала». «Улыбайся!» — говорил всегда папа, учивший Лизу держать спину ровно, а кончик носа — параллельно земле, и всё было просто. «Люди злы в большинстве своём. Они не умеют радоваться, глядя на красоту. Поэтому улыбайся им — и ты отнимешь у них оружие». Лиза улыбалась.

Александра за собой ничего такого не числила. Она не была ни злой, ни завистливой. Красотой или сколько-нибудь эффектной внешностью она не отличалась, а улыбаться её никто не учил. Но при всём при этом у неё не было причин не любить Лизу, и она умудрялась спокойно относиться и к ней, и к её префекту, и к её «Пуперу».

Весь остальной мир, точнее, женская его половина, Лизу сильно недолюбливал за всё перечисленное, и ей надо покрыться морщинами как можно скорее, немножко помять бок «Купера» и публично рассориться с префектом, чтобы какая-нибудь мымра перестала хотеть её убить за то, что она есть, или хотя бы не смотрела так, будто ей задолжали пятьдесят копеек три года назад, и на эту сумму наросли проценты. Но всё же в ролике ей сниматься не стоило. Это уже было последней каплей в чаше общественного терпения. И неспроста это всё, ох, неспроста!.

Между тем, душа Хамонова, по незнанию, жаждала праздника. А Сашка хотела тунца. И чтоб в дорогом ресторане. И чтобы платье красивое. И «шапильки». «У тебя есть обувь на шапильках?»— озадачил недавно шестилетний племянник. Вычитал где-то. У неё не было. Бегать неудобно. Между красных флажков.

Если разобраться, её желание полностью совпадало с желанием Хамонова. По крайней мере, по части тунца. Про платье Хамонов ничего не знал.

Вот кофточка эта любимого цвета как-то подозрительно вытянулась. Лиза говорит, что она не умеет одеваться. Сашка от неё такой подлости не ожидала. От кофточки, в смысле.

Но тунец тунцом, а пообедать сегодня не удастся. «Имидж — ничто!» — было написано на зеркале в женском туалете. «И то правда», — подумала Александра и перевела взгляд с надписи на своё отражение. На неё смотрел испуганный мышонок со съеденной вместо обеда помадой на бледных губах.

Надо двигать в монтажную. Надавить на этих раздолбаев, чтобы ролик реанимировали.

Монтажка опять была неприступна. На задраенной двери висела табличка с выразительной карикатурой и надписью «Тихо! Идёт запись!» и другая, аналогичного свойства, какие принято вывешивать на двери номера отеля: «Do not disturb».

«В „полигон" режутся!» — подумала Саша, толкнув на всякий случай шумонепроницаемую дверь без ручки.

Дверь открыли с той стороны как-то внезапно, на неё смотрели, явно с трудом нащупывая фокус, очумелые от бесконечного смотрения в комп глаза с расплывшимися зрачками. Ну, конечно, темно ведь!

— Входи уже, — Гриша, специалист по нелинейному монтажу, собрал всю добрую волю, на какую был способен.

Тёмные недра «продакшен» встретили аномальным отсутствием шумов и мистическим свечением мониторов. Ненужные звуки поглощались мягкой обивкой стен, нужные текли из больших наушников, что повисли на худой и длинной Гришиной шее.

— Гриш, ну, что там с «Фортуной»?

— А чё?.. — сказал Гриша и посмотрел на плёнку, которая неприметно отдыхала на мягком крутящемся стуле цвета графита.

«И чё это здесь все говорят „чё"?..» — с досадой мимолётно подумала Сашка. «Чё» по-китайски — «ж…». Была у них такая студенческая шутка. Издержки образования опять выдавались, где не надо. Неприбыльное это дело. «Да, в бухгалтеры надо было идти. Сидела бы щас на жёстком стуле всем своим «чё». И денежки считала. Ага, чужие». Александра так увлеклась высокоинтеллектуальной беседой с самой собой, что села на ту самую плёнку. Гриша покосился и машинально поправил на шее сбрую из наушников.