Праздник жизни

Миган прочитала этикетку, написанную черным маркером: «Школьные годы Миган в Ориндж-Бич».

— Здесь, должно быть, школьные выпускные ежегодники, фотографии класса, моя форма лидера команды поддержки, букетик сухих цветов с платья на выпускном вечере и прочая ерунда.

— Как знать. — Барт достал из кармана перочинный нож и разрезал клейкую ленту. Наверху лежала большая фотография ее и Джеки в нарядных платьях, приобретенных ими специально для выпускного школьного вечера. Барт взял фотографию и стал ее рассматривать. — Да вы здесь прямо как две сестры.

Миган посмотрела на фотографию и вдруг выпустила ее из рук. Джеки должна была бы быть сейчас здесь. Они вместе должны были бы смотреть на снимок, смеяться и болтать о ребенке, которому предстоит вскоре появиться на свет. Слезы подступили к ее глазам.

— Я не могу, Барт. Это выше моих сил.

Барт вскочил и взял ее руки в свои.

— Смотри, дождь перестал. Не пойти ли нам прогуляться и глотнуть свежего воздуха?

Он открыл дверь, и порыв ветра ударил им в лицо. Миган шагнула за порог и хотела было облокотиться о перила, но раздумала и встала поближе к стене. Круговой балкон вокруг купола был узкий, не шире двух шагов, он находился всего на этаж выше ее спальни, но виды отсюда открывались невероятные и совсем не такие, как с ее балкона.

Может, потому что тут создавалось ощущение, будто стоишь на высоте на самом краю, и от этого захватывало дух. Кроме того, балюстрада здесь была очень низенькой. Стоило наклониться слишком низко, и можно спланировать вниз и разбиться насмерть. Это место не для юных, слабых и чувствительных.

— Я бы не хотел стоять здесь в бурю, — проговорил Барт, обходя балкон по кругу и проверяя перила на крепость.

— Это верно, но отсюда здорово запускать самолетики и мыльные пузыри. Когда бабушка разрешила мне подниматься сюда, мы этим развлекались. До седьмого класса одну меня сюда не пускали, а когда разрешили, предупреждали, чтобы не подходила близко к перилам.

— Жаль, что не захватили бумаги. Я такие планеры делаю.

— Не сомневаюсь.

— Ты когда-нибудь занималась любовью в куполе?

— Ишь ты, все-то тебе надо знать.

— Занималась. По улыбке вижу. Неужели счастливчик Джон?

— Ради Бога, Барт! — Она понимала, что он пытается вывести ее из депрессии, которая навалилась на нее при виде фотографии с Джеки. И у него, как всегда, получилось. Ей уже стало легче, и она снова была готова продолжать делать что нужно, чтобы вся эта история поскорее закончилась.

Но есть здесь что-то такое, что она хотела бы прояснить.

— Скажи, ты еще не отказался от мысли, что покушения на мою жизнь как-то связаны с гибелью Джеки?

— Не совсем.

— Но твой босс явно полагает, что к Джошуа Карауэю это не имеет никакого отношения.

— Мы с ним и раньше расходились во мнениях. Из кабинета дела видятся не совсем так, как отсюда. Если покушения не связаны со свидетельскими показаниями Бена против Карауэя, они чем-то связаны с тобой и Джеки. Она погибла от взрыва. Проходит месяц, и кто-то начинает охотиться за тобой. Слишком все совпадает по времени, учитывая этого ребенка.

— Я любила ее, как сестру, Барт. Она была моей единственной близкой подругой, но ничего подтверждающего твою теорию я не могу придумать.

— Может, ты просто чего-то не помнишь.

— Да нечего помнить! Мы не брали денег взаймы. У нас не было никакого общего бизнеса. Никакого любовного треугольника. Никаких темных тайн из прошлого. Ничего. — Она сделала шаг к перилам, ободренная тем, что Барт все проверил.

Он подошел сзади, обхватил ее рукой за пояс и проговорил в самое ухо:

— Если бы я жил в свое время в Ориндж-Бич, хотел бы я быть частью такой тайны.

— Ты же здесь сейчас. — Она повернулась, обняла его за шею и, встав на цыпочки, поцеловала. Все это временная отсрочка, которая потом будет лишней мукой. Она не представляла себе жизнь с ним, как, впрочем, вообще жизнь с мужчиной. Но сейчас он ей нужен.

Он прижал ее к себе. Ветер раздувал ее рубашку и играл волосами. Что там самолетики и мыльные пузыри по сравнению с этим невероятным мигом в объятиях Барта на балконе купола.

Миган потянулась и подняла манжету рукава, чтобы взглянуть на часы. Они здесь уже три часа, и у нее ныла каждая косточка. Сколько можно ковыряться в этих бесконечных коробках и просматривать бумагу за бумагой, от самодельной открытки, которую она подарила бабушке на Валентинов день, когда ей было пять лет, до старой газеты с рекламой хлеба. Она даже отупела от усталости.

Она вынула рекламу чопорного старомодного купального костюма и глупо по-девчоночьи захихикала.

— Представляешь такой в «Спорт иллюстрейтед»? У Бемби все прикрыто до колен.

Барт достал очередную коробку.

— Чего это ты расхихикалась? Уж не плеснула ли себе в чай ликерчика?

— Ты что, ребенку вредно. Просто одни от усталости становятся злые как черти, а я дурею. Видел бы ты меня после затянувшегося ночного заседания: я хохочу не останавливаясь.

— Я так от усталости превращаюсь в маразматика. Сижу, злой на весь мир, и дуюсь.

— Ты никогда не бываешь маразматиком. Ты же плюшевый мишка.