Праздношатание[Полная версия]

Это в самой малой степени глагол.

Это самый короткий из глаголов.

Быть — это действие? Это что–то, что мы делаем?

Мы, как и камень, существуем не транзитивно.

Мы есть в мире, и мы можем решить не быть, но быть — это решение, которое без лишних раздумий о нас принимает за нас высшая сила. Как Ангел Благовещения объяснял Марии, когда она расспрашивала его о непорочном зачатии: «Когда Он (Мухаммед) принимает решение, он говорит только «Быть так», и так есть.»

Варианты ограничены. Мы обуреваемы собственными настроениями, мы не можем решить, радоваться ли, приходить ли в уныние или злиться. Как указал Ницше, мы не можем даже решить заранее, о чем подумать: «Мысль думается сама, когда хочется ей, а не нам.»

Тем не менее, просто находиться в этом мире в лучшие времена — уже само по себе мощный акт торжества, большая разница с немой терпимостью камня.

Черт попутал

Сентябрь 2005

События, описанные мною в рассказе «Больница», имели место в 1998 году. Я восстановил в памяти эти события, не подумав о последствиях. Теперь, в этом году, я рассматриваю весь тот эпизод с нарастающим смятением. Я не знаю, почему смятения не было прежде. Отчего сейчас, семь лет спустя?

Я не собираюсь отрекаться от «Праздношатания»; прошлое лето было кульминацией моей жизни. Потому я и выбрал его для названия книги. Тон моей жизни не изменился, я не менее уверен в себе. Просто иррациональная сторона моего мозга стала очевидна и приходится иметь с нею дело, а я не знаю — как.

Медики сказали бы, что в больнице я вел себя психотически. Я, бог знает, почему, но вышел из–под контроля. Правда, я не воспринимаю с легкостью разговоры о психозе; это слово появилось в девятнадцатом веке, и в соответствии со всем тем, что я читал, по крайней мере, в Интернете, психоз — это настоящая беда — бред, голоса, галлюцинации, искаженное мышление, «душевное состояние искаженной реальности». Кажется, что психоз не существует сам по себе; он определяется, как «пустое место» на поверхности «реальности», которое надо быстро заполнить с помощью терапии. Хотя недавно я перечитывал «Любовь и волю» Ролло Мэя. Он говорит, что демоническое — это то, рядом с чем нам приходится жить. Это опасная сила, но она может быть как созидательной, так и разрушительной. С этим я могу согласиться. То, что случилось со мной в больнице, было просто дьявольской одержимостью, известной в истории.

Мэй говорит, что любая естественная функция, которая способна подчинить себе всего человека, будь это власть, эротическое желание, ярость, созидание или разрушение, направленная как на добро, так и на зло — от демона. И это правда: вспомните–ка хотя бы действия Бельгии в Конго в девятнадцатом веке, или действия Клиффорда Олсена здесь в Британской Колумбии в настоящее время. Мэй очень убедителен. Я когда–то спрашивал, рассматривая событие из произведения «Топор», было ли описанное там существо ангелом–хранителем или демоном, но Мэй говорит «нет, это часть самого себя». И конечно он прав: называть его существом, означало бы впасть в дуализм, а это неприемлемо для последователей Библии; Бог может быть мертв, но наши культуры навеки пребудут в монотеизме. Библия никогда не скажет, что боги мертвы.

Теперь, когда я подошел к серьезному рассмотрению демонического, я понимаю, что мое с ним знакомство — долгое и амбивалентное.

Однажды в Торонто, когда дети были маленькие, я что–то делал во дворе. Мой сын выпрашивал у меня нож. Известно, что маленькие мальчики имеют обыкновение терять инструменты своих отцов. Слегка раздраженный, я сказал ему: «Если ты не прекратишь гоняться за моим ножом, я…» Пауза. Пятнадцать шестнадцатых моего мозга были заняты работой, оставшейся частью я рассеянно пытался придумать подходящее наказание, типа, окатить его водой из садового шланга, в то время как на поверхность всплыло окончание фразы: «… опробую его на тебе».

В тот момент я не много думал на эту тему, привыкший к своим эксцентрическим мыслям, но теперь я должен спросить себя, кто сказал эти четыре слова?

Упорное вторжение иррационального в мою жизнь побудило меня написать рассказ, кажущийся странным как мне, так и вам. Появление ЕГО, описанного в «Топоре», было важной встречей в моей жизни. Я никогда ни о чем подобном не читал — в лучшем случае — смутные рассказы об ангелах–хранителях. Это явление выявило, что в мире присутствует нечто подобное, и что с ним приходится считаться.

Ввиду всего случившегося — несчастий в больнице, и, тем более, четырех слов, вырвавшихся у меня на газоне в Торонто — мне приходится пересмотреть свою версию самого себя. Отныне я вызываю у себя сомнения. Моя воля и мои суждения могут разрушиться при самом низком уровне стресса. Даже для самого себя я становлюсь тогда чужим. Хорошо еще, что не отчужденным, но чужим — это тоже достаточно плохо.