Пражский синдром (СИ)

- У нас Адвент не совсем то же самое, что пост в Православии, но в сочельник... Но ты выбирай то, что захочешь.

- Стоп! – возразила я. – Мяяясо будем есть завтра, вместе. Гуся, да! А сегодня… вот, кнедлики. Картофельные. С грибами. Обожаю! И салат какой-нибудь. И пиво! Деситку. И извини, что ты из-за меня не попадешь на рождественскую службу.

- Он простит, - коротко ответил Алеш, как бы давая понять, что религиозную тему мы закрыли. Во всяком случае, на сегодня. Я уже знала за ним это - сказать что-то так, чтобы сразу стало ясно: закончили.

Сидели мы в ресторане долго. Пива выпили немного, перешли на кофе. Разговаривали обо всем, что приходило в голову. Это было совсем не так, как по Скайпу. Хотя бы уже потому, что можно было смотреть друг другу в глаза. Напряжение таяло, как по волшебству, уступая место совсем другим ощущениям.

- Пойдем? – спросил Алеш, когда до полуночи осталось всего полчаса, и подозвал официанта, чтобы расплатиться.

- Подожди минутку, - он отошел к бару, а я надела пальто и пошла к выходу.

И замерла на крыльце.

Снег! Похоже, он шел уже давно – все кругом стало белым и нереально прекрасным. Крупные пушистые хлопья падали мягко, отвесно – холодный ветер стих. Я накинула капюшон пальто.

- Белое Рождество, - Алеш вышел с каким-то пакетом. – Все, как ты хотела, Анна. Я позвонил и заказал для тебя снег.

- Вот что значит быть добрым католиком, - засмеялась я, ловя снежинки языком. – Может, такси вызвать? Ты же без шапки.

- Он уже почти кончился.

- Мы разве не домой? – удивилась я, когда Алеш на перекрестке свернул в другую сторону.

И тут же поняла, куда мы идем…

13.

Под Карловым мостом таинственно мерцала Влтава. Стая лебедей на Кампе устроилась на ночлег – похожая издали на сугробы. Мы стояли у парапета и смотрели на воду.

Откуда-то донесся тихий звон – двенадцать ударов. Полночь. Рождество…

- Начался твой день рождения, - сказал Алеш.

- Я родилась в час дня, - повернувшись, я смахнула снежинки с его волос.

- Неважно.

Он достал из пакета, с которым вышел из ресторана, бутылку шампанского и два тонких высоких бокала в картонной коробке.

- Ты и это запомнил? – наверно, можно было уже не удивляться, но все равно хотелось.

- Ты мечтала увидеть Карлов мост ночью и выпить там шампанского. И белое Рождество хотела увидеть. Я все помню, Анна.

Алеш открыл бутылку и наполнил бокалы.

- Странно, - сказала я, взяв один. – Обычно мои мечты исполняются тогда, когда мне это уже не надо. Или когда понимаю, что хочу совсем другого. А эта – нет.

- Некоторые мечты – как дорогой коньяк. Со временем становятся только лучше. Я мечтал о тебе десять лет. Не ждал, не надеялся. Просто представлял, как бы мы встретились снова. Хотя был уверен, что этого никогда не случится.

- Я тоже. Представляла, как приеду в Прагу, приду на Карлов мост, и на том же самом месте…

- Сейчас мы на том же самом месте. Ну, почти. Я не помню точно, где мы тогда с Ярдой стояли.

- А я помню. Именно здесь. Нас не арестуют за распитие… в общественном месте?

- Нет, - улыбнулся Алеш. – Брунцвик нас защитит, - он показал бокалом в ту сторону, где притаилась в тени моста статуя рыцаря.

В ночной Праге особая мистика. А если еще идет снег – это уже похоже на сон, на волшебную сказку. Все чувства обострены до предела. Запах – я помнила запах зимней Праги с детства. Его невозможно разложить на составляющие, настолько все тонко и волнующе. Влажный хруст снега под ногой, тихий гул города, привыкшего за много столетий спать в полглаза. Пузырьки шампанского покалывают язык. Чуть парит внизу темная незамерзшая вода. Легкий морозец пробирается под юбку, пощипывает полоску обнаженной кожи над резинкой чулка. Стоит пошевелиться – кожу прохладно и скользко гладит шелковая подкладка, а шерстяная ткань игриво покусывает сквозь чулок.

Я поставила бокал на парапет, повернулась к Алешу. В его глазах блеснул отсвет фонаря. Замерзшие руки пробрались под полы его незастегнутого пальто, чтобы наконец согреться. Он наклонился и поцеловал меня – легко, едва ощутимо. Губы чуть пересохшие, обветрившиеся на холоде. Я обвела их языком – и они стали мягче, и в то же время тверже, настойчивее. Наверно, я помнила их вкус все десять лет. После того единственного поцелуя в аэропорту…

На ресницы Алеша упала большая снежинка. Я сняла ее губами – холодную, пушистую, и она тут же растаяла. Алеш шептал мне что-то на ухо, а я улыбалась, закрыв глаза. Мне казалось, что я и сама сейчас растаю, растекусь лужицей по камням моста.

Хотелось растянуть это мгновение, задержаться в нем, но уже разливалось по всему телу медово-терпкое желание, и казалось, что кровь закипает крошечными пузырьками, как шампанское в бокале. Алеш целовал меня снова и снова, и у меня начали подгибаться колени. Он все крепче прижимал меня к себе, я чувствовала, как напряжены мышцы его бедер и насколько сильно он хочет меня.