Пражское кладбище

– Ну какой он социалист, – с улыбкой перебила Глинка. – Он просто видит вперед. И рассказывает правду. Глядите, как он опередил даже и самое, казалось бы, разумное возражение. То есть, что если в веках существовало государство в государстве, единственно лишь гонения привели к нему, гонения породили его, религиозные, с Средних веков и раньше, и явился этот status in statu единственно лишь из чувства самосохранения. И это прекратилось бы, будь еврей сравнен в правах с коренным населением. Иллюзия, предостерегает Достоевский! Если б он был и сравнен в правах, то ни за что не отказался бы от своего status in statu. От наглой мысли, что обязан прийти Мессия, который низложит все народы мечом своим к подножию евреев. Потому-то-де евреи, по крайней мере в огромном большинстве своем, предпочитают лишь одну профессию – торг золотом и много что обработку его, и это всё будто бы для того, что когда явится Мессия, то чтоб не иметь нового отечества, не быть прикрепленным к земле иноземцев, обладая ею, а иметь всё с собою лишь в золоте и драгоценностях, чтоб удобнее их унести, когда, – Достоевский тут выразился стихами – предвкушают евреи: «Загорит, заблестит луч денницы: / И кимвал, и тимпан, и цевницы, / И сребро, и добро, и святыню / Понесем в старый дом, в Палестину».

– Мы во Франции больно с ними церемонничаем, – отозвался Туссенель. – В результате они управляют биржами и распоряжаются кредитами. Натурально, социализм только антисемитским и может быть. Видели же вы, что евреи расхозяйничались тут у нас, именно когда из-за Ла-Манша просочились все эти капиталистические веяния…

– Упрощаете, месье Туссенель, – парировала Глинка. – В России среди тех, кто отравлен революционными идеями того Маркса, которого вы тут нахваливали, множество евреев. Они везде. И покосилась в окно гостиной, как будто «они» поджидали с кинжалами у подворотни. Будто снова впав в отроческий страх, Симонини вообразил, как Мордухай ночами грузно прокрадывается в его спаленку…

Работать на охранку Симонини распознал в Глинке возможную клиентку. Стал садиться от нее недалеко и как мог кокетничал (через силу). Отнюдь не дока по женской части, все же он видел, что у Глинки лицо кунье и близко посажены глазки, в то время как Жюльетта Адан, хотя она и не та уж, какой была тому двадцать лет, все же оставалась видной дамой, сохраняющей величавость и шарм.

Так что и Симонини не очень-то сильно ударял за Глинкой, а в основном слушал ее болтовню, притворно ахая рассказам о видениях, которые имела эта дама в Вюрцбурге, где ей явился гуру, вообще-то обитавший в Гималаях, и причастил ее неведомо каких тайн. Глинке явно можно было сбывать антиеврейские материалы, подогнанные под ее эзотерический вкус. Тем более что, по слухам, Юлиана (или Юстина) Глинка была племянницей генерала Оржеевского, заметной фигуры русской тайной полиции. Через генерала она получала заказы на работу для Охраны, то есть императорской тайной службы. Глинка поэтому являлась не то помощницей, не то сотрудницей, не то конкуренткой нового заведующего заграничной агентурой Департамента полиции, Петра Рачковского. Левое издание «Ле Радикаль» подозревало, что Глинка существует на средства, получаемые за систематическое выслеживание и выдачу русских террористов за границей. Значит, она посещала не только салон Адан, но и другие общества, для Симонини неизвестные.

Приспособить для Глинки повесть о раввинах на пражском кладбище. Вычеркнуть долгие экономические рассуждения и установить главный упор на мессианство в разглагольствованиях этих раввинов.

Немного порывшись в Гужено и иных современных писаниях, Симонини вложил в уста раввинов фантастические резонерства о новом пришествии Деспота, избранного Всевышним, о явлении Царя Израиля, призванного разметать умыслы гоев. Об этом он специально вставил туда не менее двух страниц. Сплошная мессианская демагогия: «со всей мощью и силой Сатаны царство Сына погибели, Торжествующего Израиля грядет в наш невозрожденный мир. Царь Деспот сионской крови, Антихрист, близится к трону всемирной державы». В то же время, понимая, что царизм опасается и малого намека на республиканскую идею, Симонини присовокуплял: только-де республиканская система и всенародное голосование позволят евреям протащить, манипулируя большинством, законы в собственную пользу. Нужно быть такими идиотами, как эти гои, – гоготали раввины на кладбище, – чтобы ждать от республиканского правления больших свобод, чем от самодержавия. Все наоборот: при самовластии правят мудрецы, а при либеральном режиме правит плебс, и этим плебсом заправляют евреи и их приспешники. Как при этом вяжется республиканское правление с Царством Деспота, похоже, автора не волновало. Наполеон Третий действительно продемонстрировал, что из республиканца может вылупиться император.