Пражское путешествие гурмана

Менее чем через два месяца после этого торжественного события Грабал был госпитализирован, а еще через месяц Чехию облетело сообщение о том, что 3 февраля 1997 года вследствие падения из окна шестого этажа пражской больницы известный писатель скончался. Ему шел восемьдесят третий год… Считается, что он выпал из окна в результате несчастного случая, кормя голубей; но существует и другая версия — о самоубийстве.

Мотив самоубийства часто встречается в произведениях писателя. Например, в начале «Волшебной флейты» падение из окна становится для повествователя своего рода символом: с шестого этажа хотели выпрыгнуть Франц Кафка и герой автобиографических «Записок Мальте Лауридса Бриге» Райнера Марии Рильке, так же свел счеты с жизнью чешский поэт Константин Библ... В один из последних своих дней рождения Грабал написал: «Зачем я буду праздновать этот день, если мне хочется умереть? Рождение — да, но по другую сторону...»

Йозеф Шкворецкий, известный чешский писатель, руководивший эмигрантским издательством в Торонто, называл Грабала «великим новатором чешской прозы». Самый большой парадокс в современной чешской литературе состоит, по его мнению, в том, что юрист по образованию, литератор и эстет Богумил Грабал пишет о посетителях пивных. «Внешне Грабал, — говорил Шкворецкий, — грубоватый простак из пивной, но по сути это нежный лирик и клубок нервов».

В творчестве Богумила Грабала самым естественным образом сочетаются искрометный гашековский юмор и утонченное лирическое чувство, глубокие философские размышления и натуралистические сцены, сюрреалистическая техника и неподдельный интерес к банальностям обыденной жизни. И эти, казалось бы, несовместимые черты объединяет чувство радостного, в чем-то даже детского восхищения миром, которое и придает прозе Грабала особое очарование.

Я читал лишь самый популярный роман Богумила Грабала «Слишком шумное одиночество» и его рассказы. Из прочитанного у меня почему-то образ самого писателя полностью совпадал с его литературным героем из «Шумного одиночества» Гантей, рабочим пункта утилизации макулатуры. Я представлял Грабала таким же тучным и одышливым пожилым человеком, но, переступив порог легендарной пивной, я тут же на многочисленных фотографиях увидел настоящего Грабала — практически полную противоположность моему представлению. Вот только лицо на всех этих фотографиях было сумрачным и невеселым, мне даже показалось что с печатью неизлечимой депрессии, о которой и сам Грабал не раз писал в своих произведениях.

А вот в пивной было все узнаваемо — шумно, дымно, в воздухе некая взвесь пивных паров и запахов перегретой кухни, а вдоль длинных столов, как на дворовом чемпионате по «домино», тесно сидели люди с кружками и прозрачными стаканами, в которых янтарно светился коронный в этой пивной «пильзнер». С первого взгляда могло бы показаться, что здесь расположилась одна большая компания, будто бы все здесь завсегдатаи, знающие друг друга много лет. Я прошел по тесному проходу, стараясь никого не задеть своим тощим рюкзачком, притороченным к моей широкой во всех ординатах спине.

Был разгар трудового буднего дня, но мест в пивной не было, да если бы они и были, я все равно не смог бы просто так остаться здесь, меня как чужеродный элемент не приняла бы эта дружная пивная братия. Если же я собрался бы здесь насладиться вкусом местной кухни, то это вряд ли бы удалось в полной мере — здесь невозможно спокойно вкушать трапезу, здесь главная пища — это дружеская беседа ни о чем, приправленная щедро пенящимся «праздроем».

Те, кто хорошо знал и был даже дружен с Грабалом, уверяют, что он отнюдь не был пьяницей, но с детства жил на пивоваренном заводе, где его отец служил управляющим. В семье пиво пили вместо лимонада. Отец часто ездил инспектировать пивные, торговавшие его пивом, и брал с собой сына, который с детства привык к атмосфере чешских пивных и трактиров. Она казалась ему абсолютно естественной. Сам Грабал признавался: «Мое отношение к пиву — сакральное».

В своей книге «В тени пивного крана» Радко Пытлик пишет об этом самом знаменитом постояльце «Золотого тигра»: «Стоит войти пану Грабалу в трактир, как персонал сразу чует в нем родственную группу крови, данную интимным знанием среды и верой в ее ритуалы. Ему не надо вымогать благосклонность персонала фамильярным «тыканием» и чаевыми — никто из обслуги не позволит себе ни малейшей дерзости и неуважительности с характерным оттенком некоторого пренебрежения посвященного в таинство по отношению к дилетанту. Королевские чаевые от пана Грабала — это жест герцога по отношению к воину, предназначение и страдания которого ему хорошо известны, и он умеет их оценить».