За барной стойкой стоял второй номер, флегматично наблюдавший за «бурей в стакане», которая, как я понимаю, была здесь не редкостью. Этот же, что осадил меня и пригрозил мне судом, был, наверное, главным разводящим. Он шумно ходил по залу, примечал очередной опустевший жбан и тут же делал распорядительный жест второму, который спокойно, покуривая трубочку, наливал пиво, смахивал верхнюю пену ножом и доливал уже до края. Иногда «грозный разводящий» выходил в «подъезд» и приносил из кухни тарелки, которые ставил на столы с тем же стуком и азартом, что и мою переполненную кружку. Я потихоньку огляделся вокруг: в пивной были только свои! Я здесь оказался инородным телом, которое вся эта знаменитая пивная, куда после очередного рабочего дня «на пиво» заходят сотрудники министерства иностранных дел, а говорят, и сам министр, отторгала без всяких сомнений. Может быть, окажись я полегче телосложением, меня бы вообще вышвырнули за воротник — шучу, но чувствовал я себя здесь явно не в своей тарелке.
Я посмотрел на стоящий посреди стола картонный ценник: еда здесь самая обычная для пивной, традиционная, но поразительно дешевая, пиво — всегда свежий «Велкопоповицкий Козел» всего по 26 крон за пол-литра, однако ни пить, ни есть у «Черного вола» мне уже не хотелось.
В пивную вошел молодой человек в кожанке и с мотоциклетным шлемом в руках, огляделся и подошел к моему большому столу, за которым я пока был в вынужденно гордом одиночестве. Он вежливо спросил, свободно ли, сел на противоположный край и тут же пригубил уже подоспевшую кружку. Потом достал какую-то газету и начал ее изучать, запивая свежие новости свежим же пивом. Напротив, я уже умею различать, за длинным столом постоянных клиентов, которых называют здесь «домаци» — своими, домашними, сидела компания мужчин и женщин среднего возраста. Пиво они запивали «туземским» ромом — любимым крепким напитком местных пивных. Когда-то он так и назывался — ром, но Куба подала на чехов в суд, и тот запретил называть местный напиток этим гордым названием, чтобы его не спутали со знаменитым кубинским ромом. Название поменяли, а любовь к напитку осталась.
Так разглядывая непринужденную, абсолютно чужую мне, обстановку типично чешской пивной, я допил через силу пиво, положил на «учтенку» с длинной чертой, означавшей — «одно пиво» — тридцать крон и вышел на улицу. За все это время я не поймал на себе ни одного взгляда посетителей — меня для них просто не существовало.
Настроение, конечно, упало совсем до нуля, идти не хотелось уже никуда, я свернул налево и, огибая Тосканский дворец, спустился в какие-то узкие совершенно безлюдные улочки Градчан, где никогда раньше не бывал. И чем дальше я отходил от «Черного вола», тем больше понимал, что реакция чишника была вполне объяснима, хотя я и не уверен, что именно мое появление так вывело его из себя, а не попал я просто под горячую руку, которую разогрели еще задолго до моего появления. А даже если и я…
Как еще оградить свое детище — старинную пивную с вековой историей и постоянными клиентами от нашествия бесцеремонных туристов, что прут, не разбирая, сметая все на своем пути, а получив рекомендацию в каком-нибудь путеводителе — «типичная чешская пивная с непередаваемым национальным колоритом, еще не освоенная туристами», считают своим долгом нагрянуть сюда, как на экскурсию в зоопарк? Эдак со мной еще и хорошо обошлись, из врожденной, видимо, национальной вежливости.
Я дам вам свои рекомендации: уж если вы турист, то и ходите по туристским маршрутам и посещайте заведения, в которых вам всегда искренне или по должности рады, если же все-таки вы отважитесь познать подлинный дух и местный колорит страны, в которой путешествуете, не только Чехии, то постарайтесь сделать это как можно деликатнее и не забудьте спросить разрешение на фотографирование, а на всякий случай будьте готовы к тому, что вы его не получите.
Все эти рассуждения меня успокоили. Повертев головой, чтобы сориентироваться, я увидел, что нахожусь в небольшом, застроенном старинными домами, квартале с поэтическим названием «
Впереди дорога пересекала Олений ров и выводила к трамвайным путям, а слева, в маленькой улочке, в опустившихся уже сумерках, прямо на моих глазах зажглась вывеска — «У золотой груши». Я подошел поближе и заглянул в небольшое окно.