Однако знакомый запах Блейк-Холла[47] вызвал у него приступ глубокой ностальгии, совершенно Тайлера дезориентировав ощущением, что сам он вовсе не изменился: большие часы в конце коридора, портреты предыдущих президентов семинарии, не очень ясно вырисовывающиеся на стене… Эти люди, седовласые, с лицами полными достоинства, с румянцем на щеках, более ярким, чем это могло быть в реальности, бесстрастно взирали на него.
Дверь в кабинет Джорджа Этвуда была открыта. Тайлер, остановившись в дверях, увидел, что Джордж читает у окна. Глаза его, когда он посмотрел на Тайлера, оказались скрыты за стеклами очков в золотой оправе, отражавшими свет, но в голосе звучала искренняя, хотя и сдерживаемая, радость.
— Тайлер Кэски, какое неожиданное удовольствие! Что тебя сюда привело? Садись-садись.
— Я был тут поблизости по делам, — Тайлер равнодушно махнул рукой, — в Эддинге, и решил: заеду посмотрю, может, вы здесь.
Джордж Этвуд кивнул, его старые глаза вглядывались в Тайлера сквозь очки. Его отличала аура сухой и абсолютной чистоты, будто его сорочка и даже нижняя рубашка в конце дня оставались столь же чистыми, какими были, когда он впервые надел их на себя. Он пересел в кресло декана, на черной спинке которого был изображен герб семинарии, и скрестил длинные ноги.
Брокмортонская семинария была основана два века тому назад и отличалась от других семинарий тем, что обучала мужчин, а иногда и одну-двух женщин, которые прежде уже работали в других профессиональных областях. Например, какой-нибудь мясник или электрик, решивший в середине жизни стать священником, мог обучаться здесь, а затем получить назначение в один из небольших приходов, рассыпанных по всему северу Новой Англии.
Но Тайлер прибыл сюда прямо из университета и оказался самым младшим в своем классе. И поначалу самым одиноким. Приветливость, которая, казалось, была его природным даром с раннего детства и которая получила только один чувствительный удар во время его службы во флоте, покинула его в самом начале существования в семинарском кампусе. Старшие по возрасту слушатели семинарии чаще всего бывали неразговорчивы, стараясь, подобно жонглерам, справиться со множеством обуревавших их обязанностей — книги, дети, жены… А некоторые пытались соперничать с Тайлером, как бы считая, что он всего-навсего «выставляется». Джордж Этвуд, профессор системной теологии, взял юношу под свое крыло. Тайлер позднее говорил: «Он был мне как отец», не понимая, что порой вводил людей в заблуждение, — они считали, что он имеет в виду внешнее сходство: Джордж Этвуд хромал, хотя не так сильно, как отец Тайлера, и, так же как тот, носил очки в золотой оправе. Это сходство порой причиняло Тайлеру сердечную боль и вызывало что-то вроде ностальгии, когда он видел, как Джордж Этвуд идет, припадая на ногу, через затененную обильной листвой лужайку или хромает по проходу в церкви, направляясь к своему месту на скамье. Это Джордж венчал Лорэн и Тайлера, а позже возглавлял церемонию похорон Лорэн.
Теперь Джордж спросил:
— Ну как идут дела у Кэтрин?
— У нее все нормально, — ответил Тайлер, постукивая пальцами по подлокотнику кресла. — Думаю, все же есть небольшие неприятности. Трудно приспосабливается к детскому саду. На днях мне случилось поговорить с ее учительницей. Кэтрин довольно часто плачет, как я понял.
После минутного молчания Джордж заметил:
— Я полагаю, чего-то вроде этого можно было ожидать.
Тайлер кивнул.
— Ты с ней вместе читаешь молитвы?
— Конечно. Каждый вечер.
— И ты поминаешь в этих молитвах ее мать?
Джордж Этвуд внимательно рассматривал одну из обтянутых кожей пуговиц на своем кардигане. Когда Тайлер ему не ответил, он поднял голову.
— Нет, — сказал Тайлер.
— Что же так?
— Не знаю. — Возникла жгучая боль под ключицей. — Думаю, дело в том, что у нас установилось что-то вроде рутины — с давних пор… Ну, не знаю.
— Это могло бы быть небесполезно.
— Да, — кивнул Тайлер. Прищурившись, он взглянул в окно и понял, что смотрит на угол церкви, где венчался с Лорэн. — Я тут как-то на днях подумал, — начал он, чувствуя, что ему необходимо переключить внимание с ужасающего — теперь он это увидел — открытия, что он не допускал Лорэн в молитвы ее дочери, — что святая Тереза была как раз того же возраста, что Кэтрин, когда умерла ее мать.
— Ради всего на свете, Тайлер, не говори мне, что ты все еще читаешь этих католических святых.
Тайлер взглянул на него с улыбкой:
— Время от времени.
— О, я понимаю. Тебя всегда влекли сильные душевные переживания. Но будь осторожен, не то вылетишь за это из прихода в мгновение ока.
Тайлер опять улыбнулся — на этот раз довольно криво:
— Я не намерен ниоткуда вылетать.
— Конечно. Надеюсь, что нет. — Джордж поставил ноги прямо, сжал колени в отглаженных серых брюках и повернулся в кресле боком. — Так что ты, в общем, справляешься, Тайлер?
Тайлер кивнул. Снова взглянул в окно.