Предают только свои

Познакомились они так. В начале прошлого лета Андрей возвращался с этюдов. В это время он только начал писать «Закат у Синих скал», и ему приходилось выезжать в горы на натуру. Не доезжая километров двадцати до города, Андрей заметил золотистый «Паккард», приткнувшийся к обочине автострады. Рядом с машиной стояла женщина. Увидев подъезжавший автомобиль, она вышла на дорогу, подняла руку и от напряжения, как старательная школьница, желавшая, чтобы ее вызвали к доске, привстала на цыпочки.

Андрей гнал машину, не снижая скорости. Заводить контакты с дорожными проститутками или становиться жертвой грабителей, ловивших простаков на «живца», он не собирался. Поравнявшись с «Паккардом», он вдруг заметил на лице женщины выражение страшного огорчения и разочарования и нажал на тормоз. Завизжала, прикипая к асфальту, резина шин.

Затормозив, Андрей сдал автомобиль назад.

— О, извините! — мелодично пропела женщина. — У моей коняшки что-то испортилось в серединке, и она не хочет бежать дальше.

Андрей подошел к «Паккарду», довольно старому и потрепанному, приподнял капот и заглянул в пышущее жаром чрево машины. Неисправность оказалась на самом виду. Пластмассовая крышка распределителя зажигания треснула и развалилась на две части.

— Ничего не поделаешь, сеньорита, — сказал Андрей весело. — Придется вашу коняшку оставить здесь. Могу подвезти вас до города.

И тут же представился:

— Чарльз Стоун.

— Розита Донелли, — назвалась женщина. Она устроилась рядом с ним. — Я очень рада, что встретила вас. В такое время на дороге совсем мало машин.

Она оказалась общительной и веселой. Узнав, что ее спутник — художник, Розита восторженно воскликнула:

— Это просто чудо, мистер Стоун! Я никогда не встречала живых художников. Вы мне покажете, что нарисовали?

На другой день она приехала к нему на Оушн-роуд и провела там весь день, рассматривая картины и задавая смешные вопросы.

— Вы всегда пишете в хорошем настроении? — спросила Розита, разглядывая наброски «Солнечного берега». Видимо, обилие света и оптимизм картины наталкивали ее на мысль, что художнику работалось весело и легко.

— Работа есть работа, — ответил Андрей, улыбаясь. — Она не зависит от настроения. Есть охота или нет ее — я пишу. Иначе легко облениться. Потом кисть в руки не возьмешь.

— И всегда получается одинаково хорошо?

— Одинаково хорошо? — Андрей горько усмехнулся. — Вон, взгляните.

Он указал на кипу рисунков в папках, сваленных в угол. На несколько полотен, небрежно прислоненных к стене.

Розита посмотрела на него с уважением.

— Потрясающе! — сказала она. — Если бы все так работали…

Она походила по мастерской. Задержалась у станка, на котором стоял новый подрамник с загрунтованным холстом. Спросила:

— Вы рисуете женщин?

— Портреты? — спросил Андрей, не сразу поняв, что она имела в виду.

— Нет, просто женщин. Их красоту?

Она приняла позу, будто собиралась танцевать фламенко: выпрямилась, одну руку вскинула вверх, другой легким движением провела по бедру слегка выставленной вперед ноги.

— Меня, например.

Поймав его удивленный взгляд, улыбнулась и сказала:

— Не так, конечно. Ткань рисовать не придется. Я все сниму. Это будет мило, разве не так?

Андрей засмеялся.

— Нет, Розита. Женщину такой красоты, с такими прекрасными длинными ногами рисовать в полный рост я не возьмусь. Не хватит умения, а изображать прекрасное плохо — лучше не рисовать вообще.

Вечером они вместе поужинали в ресторане, и он отвез ее домой на своей машине.

Утром следующего дня Андрея разбудил телефон. Звонила Розита. Голос у нее был веселый и взволнованный.

— Хэллоу, мистер Стоун? У меня два билета на вернисаж. Сегодня открывается ежегодный салон Хупера. Вы согласны? Отлично! Я так рада!

Она не скрывала восторга.

— Как хорошо, что вы согласились! Я в этих картинах ничего не понимаю, и вы будете моим чичероне. Вы рады? Большое спасибо!

Дружеские отношения двух одиноких и свободных людей складывались постепенно.

Розита рассказала Андрею историю своей жизни, а он так и не мог понять, что в ней истина, что — вымысел. Ведь любая история, рассказанная одним человеком другому, даже если это сделано для того, чтобы облегчить душу, все равно не может обойтись без небылиц. Поэтому Андрею важней всего было угадать не то, какая часть правды осталась скрытой, сколько то, для чего о ней умолчали.

О себе Розита рассказывала столь искренне, что ей просто нельзя было не поверить. Удерживало лишь одно обстоятельство: Андрей и сам точно с таким же честным видом, с такой же искренней горячностью мог рассказать свою историю от рождения до последних дней. И были бы в ней мельчайшие подробности про тетушку Салли, которая вязала чулки из козьей шерсти, распускала их и снова вязала; и про дядюшку Ричарда, который никогда не курил, но имел такую коллекцию трубок, что у знатоков даже дыхание захватывало при виде его богатства. Вот почему Андрей хотя и слушал рассказы Розиты с интересом, все же верил им лишь наполовину.