Предают только свои

Андрею хотелось бы найти в мистере Диллере хоть что-то, отличающее прожженного дельца от обычного интеллигентного человека. Тогда было бы легче держаться и говорить с ним. Но Генри Диллер выглядел современным, молодым и энергичным, спортивного склада мужчиной, с красивыми артистическими чертами лица. И опять в который уже раз Андрей вспомнил предупреждение Корицкого: «Не отчаивайтесь, если чей-то образ, созданный вашим воображением, не будет совпадать с тем, что вы увидите в натуре».

Уж кто-кто, а Профессор знал, о чем говорил. Он сам испытал многое из того, чему учил других. Сам пережил все, что представлялось неведомым будущим его ученикам.

«Самые лучшие, самые идеальные планы, — говорил Корицкий, посасывая холодную трубку, — рождаются у нас ночью, в минуты и часы бессонницы. Но они умирают при свете дня. Планы ночи — чаще всего легкий бред. Совсем иные планы приходят в голову неожиданно, когда обстоятельства сжимают человека со всех сторон словно клещами, а отступить, увернуться уже нельзя. И эти-то планы чаще всего приводят к успеху. Чаще всего потому, что в минуту трудностей мы думаем экономнее, точнее и сосредоточенней».

«С Диллером будет нелегко, — предупреждал Профессор, чуть растягивая фразы. И это лучше всего подчеркивало, что он напряженно думал над тем, как четче и полнее обрисовать подопечному трудности, которые неизбежно встанут на его пути. — Поймите, молодой человек, Диллер — это фигура. У него математически холодный ум. Он отличный полемист и отнюдь не белоручка. Он семь лет работал лаборантом в химической лаборатории Ренстона. Это человек, у которого и тогда уже были в кармане собственные миллиарды. Его работы в журнале „Кемикл проблемз“ привлекали внимание специалистов смелостью суждений и выводов. Диллер ушел из лаборатории Ренстона неожиданно. И фирма его отца „Континентал кемикл корпорейшн“ сразу получила колоссальный заказ на новый вид твердого топлива для ракет. Оказывается, Генри Диллер решил сложную проблему синтеза. Он нашел ингибитор, о котором можно было только мечтать. Результат — скачок „Континентал кемикл корпорейшн“ в первую тройку ракетных монополий. Диллер и сейчас ведет некоторые исследования сам. Он мало кому доверяет. Ни одна из его лабораторий не изучает проблемы в целом. Каждая занята разработкой только отдельных тем. Зато конкуренты ни разу не сумели прижать Диллера по-настоящему. Сейчас, по некоторым косвенным намекам, Диллер вопреки всем международным договорам продолжает разработку новых видов химического оружия. Это по-настоящему опасно. Любой сюрприз в этой области может стать серьезной угрозой миру».

И вот миллиардер, ученый, убежденный служитель бога войны, крупный финансовый воротила Генри Диллер собственной персоной ступил на его, Андрея, территорию. И упустить этот случай было нельзя.

Андрей держался крайне напряженно. Впрочем, он понимал, что любая напряженность в этих условиях выглядит вполне естественной, и не пугался этого. Вряд ли кто из простых смертных, столкнувшись лицом к лицу с человеком, о котором при жизни слагают легенды, не почувствует себя смущенным и скованным. Даже Мейхью, который общался с Генри Диллером каждый день, выглядел в его присутствии не больше, чем тенью, да и то такой, которая старается не бросаться в глаза.

Уже по тому, как Диллер осматривал его работы, Андрей понял, что имеет дело не с дилетантом, который рад прикинуться знатоком, а скорее со знатоком, который из скромности не прочь сойти за. дилетанта. У «Прерии» Диллер остановился, несколько минут молча разглядывал полотно, потом быстро пригнулся и, словно пробуя, высохла ли краска, коснулся картины пальцем. Движение было импульсивным, но Андрей заметил его и улыбнулся. Он сам уже понял, что именно в этой точке было самое уязвимое место его работы, мешавшее цельности ее восприятия. Уж не раз и не два он трогал его кистью, однако нужный оттенок не находился. И вот Диллер заметил именно эту точку, нарушавшую гармонию цвета. Просто поразительно!

Андрей тут же взял палитру и, озаренный наитием, бросил на холст густой сиреневый мазок. Картина вдруг получила полную завершенность, вспыхнула, заиграла. Пламя заката ожило, высветив суровую природу могучей прерии.

Диллер изумленно отступил на шаг, еще раз оглядел картину и повернулся к Андрею.

— Это блеск, мистер Стоун, — сказал он, и его лицо осветила улыбка. — Теперь это блеск!

Андрей наклонил голову. Неожиданная находка пролила бальзам на его душу, и волнение уступило место глубокой благодарности.

Диллер еще раз обошел мастерскую и снова вернулся к «Прерии». Постоял перед холстом, скрестив руки на груди, потом обернулся к художнику:

— Вы знаете, по духу ваша «Прерия» напоминает мне работы Монтичелли. Впрочем, скорее не по духу, а по настроению. У него есть полотно «Холмы Прованса»…

Монтичелли? Андрей не особенно хорошо знал этого художника, а вот «Холмы Прованса», которые он видел в Лувре, ему запомнились. Он даже вздрогнул, удивившись тому, что Диллер так хорошо знал и чувствовал живопись.

— Эту картину я беру, — сказал Диллер неожиданно.