Преданья старины глубокой

– Необязательно. Просто лишите князя Глеба невесты. Союза меж Тиборском и Владимиром быть не должно. А что делать с остальными – на ваше усмотрение, их жизни меня не интересуют. Княжну Елену доставить живой. Мне. Пятьдесят – не такое уж круглое число, давно уже пора увеличить гарем до ровной сотни.

– Сделаем, Кащеюшко, – обнажил кривые зубы-сучки Пущевик. – Тотчас же распоряжусь.

– Успеешь?

– Чего там не успеть… Кратким путем пройду – Древесной Стремниной. Жердяй меня там уж давно дожидает. Только вот…

– Что?

Пущевик смущенно почесал потрескавшуюся кору на темени, поерзал и вымолвил:

– Опасается Жердяй, осторожничает… Он, конечно, робок, труслив не в меру, но… но, думаю, он прав… У него и полусотни лембоев не наберется, а при свадебном поезде охрана сильная, Глеб-князь на гридней не поскупился… А если сватовство выгорит, так Всеволод может еще и от себя добавить – дочку беречь… Волхович середульний, опять же, не лыком шит… Да и у княжича Ивана меч видели особенный – Самосек, кажись…

– Самосек? – задумался Кащей. – Да, я помню этот меч. Хорошо помню. Он устоял перед Аспид-Змеем, а его владелец даже сумел снести мне голову и уйти после этого живым. И еще он убил тогдашнего хана моих татаровьев – Даниила Белого. Впрочем, это все не имеет значения – Еруслан давно гниет в могиле, а я по-прежнему здесь и по-прежнему бессмертен. Так что в конечном итоге верх одержал я.

– Ну так как – распорядиться мне, чтоб Жердяю подмогу прислали? – так и не дождался ответа Пущевик. – Может, еще лембоев подсобрать? Их по русским княжествам тысяч до десятка рассыпано – только приказов дожидают… Или лучше навьев прислать? Матушка Невея как раз на той седмице целую весь выморила – двести навьев прибавилось… Свеженькие совсем, еще даже гнить не начали. Послать их Жердяю?

– Не стоит. Напомни – по какой дороге свадебный поезд ехал во Владимир?

– Известно – по большому тракту, что через Галич идет. Самая прямая дорога – меж Тиборском и Владимиром по другой никто и не ходит…

– Именно. Полагаю, обратно они поедут по ней же?

– Вестимо, так, – скрипнул всем телом Пущевик. – Чего ж им от добра добра искать, через буреломы продираться, коли прямоезжий тракт имеется?

– Это хорошо. Ты знаешь Бычий холм?

– Тот, что в пяти поприщах от Андроновой рощи?

– Да. Прикажи Жердяю отправиться туда и передать мои слова тому, кто там спит. Пусть проснется и разберется с оборотнем.

– А это кто же там такой, батюшка? – залюбопытствовал Пущевик.

– Врыколак.

Карачун с Пущевиком аж обомлели. Старый леший похрустел сучками, помялся и неуверенно спросил:

– А он не того… не взбесится? Может, не будем тревожить?

– Да, Врыколака будить – себе дороже выйти может, – хмуро согласился Карачун. – Его хрен усмиришь потом…

– Если даже так – мы от этого все равно выигрываем, – равнодушно ответил Кащей. – Бушевать он будет не в моих землях – в русских княжествах.

– Хорошо, сделаю, как велишь, – неохотно кивнул Пущевик. – Только больше уж ничего мне не поручай – до Ерофеева дня с воробьиный нос осталось, вот-вот уже сон меня сморит…

– До весны ты мне больше не понадобишься, – безразлично посмотрел на него Кащей. – Можешь быть спокоен.

– Благодарствую, – мрачно откликнулся Пущевик. – Тогда я отправляюсь – времени уже немного…

– Да, и еще одно, – поднял указательный палец Кащей. – Пришли сюда кого-нибудь из своих подручных – пусть проводит Очокочи до Костяного Дворца. Я – дальше на полуночь, он там будет бесполезным беременем.

– Угххмм… – задумался на миг Пущевик. – Боровику поручу, он раньше грудня спать не укладывается. А где этот рогатый?..

– Бродит где-то, – равнодушно ответил Кащей. – Проголодался, охотиться пошел.

Марендя, все это время внимательно слушавший разговор страшных стариков, но так ничего толком и не понявший, неожиданно почувствовал на затылке горячее дыхание. Даже сквозь теплый капюшон.

– М-мэээ-э? – заинтересованно проблеяли сзади.

Охотник обернулся. Очень-очень медленно, безуспешно пытаясь сообразить – как кто-то сумел подкрасться к нему так, что он, Марендя, не услышал ни звука?

А обернувшись, охнул и начал нашаривать рукоять топора. На снегу стояло жуткое чудище – на две головы выше Маренди, сплошь заросшее рыжей шерстью, с ужасной козлиной мордой, длиннющими рогами и острыми-преострыми когтями. Но страшнее всего оказалась его грудь – из нее росло округлое костяное лезвие-полумесяц.

Точь-в-точь топор.

– Уходи прочь, злой дух!.. – дрожащим голосом попросил Марендя. – Не то порублю тебя топором!..

– М-ммеэээ-э!!! – словно бы расхохоталось чудище, резко бросаясь вперед.

Топор, схваченный охотником для защиты, отлетел в сторону, выбитый резким ударом, по руке несчастного протянулись четыре кровавые полосы – следы от когтей. А в следующий миг орущий от ужаса и боли Марендя взлетел в воздух, схваченный могучими лапищами Очокочи, и был прижат к груди, словно старый друг, не виденный много лет…

Только вот к груди топорогрудые сатиры прижимают исключительно охотничью добычу.