Но как стало понятным – он в любой ситуации найдет, как приплести работу, если ему это понадобится – даже там, где казалось бы, сделать это совершенно невозможно.
Потому единственное, что мне остается – это прекратить любое информирование о своих действиях. Куда бы и зачем бы я не выезжала из замка, я всегда буду оговариваться «личными делами», а если все-таки какие-то из этих выездок завершаться настолько успешно, что потребуется его вмешательство, как покупателя – сумею вырулить ситуацию так, будто бы я без него этого делать и не начинала.
Иначе говоря – буду играть грязными трюками на его грязные трюки.
Если игра заведомо задана нечестной – то своим мухлежом я не нарушаю правила.
Я так сильно погружаюсь в эти свои стратегии (которые в масштабе остального выглядят просто смешными), что лишь выйдя из машины замечаю, что в этот раз музей выглядит иначе.
Хотя последний раз я его видела всего лишь два дня назад.
В здании явно начали ремонт, а вход оказывается перекрыт. Пока Влад осматривается, не понятно, пытаясь ли вообще как-то оценить ситуацию, я подхожу к дверям с намерениям все же попытаться их толкнуть (хоть и понимая, что они закрыты), но замечаю там листок.
Очевидно, оставленный специально для таких упертых, как я. Развернув и прочтя его я узнаю, что музей закрыт на реконструкцию.
Я все еще помню, каким он был внутри безнадежным два дня назад.
Что бы затеять тут реконструкцию, потребуется очень и очень немалые деньги. И учитывая, что до получения картин музей находился на стадии банкротства, выходит, что единственная прибыль, полученная с того момента – это та сумма, что была выплачена Винсентом за картины.
Но что-то очень сомнительно, что на те копейки старик, даже при учете впадения в абсолютный маразм и потери с реальностью, мог затеять реконструкцию двухэтажного здания.
На те-то деньги, откровенно говоря, он бы и половину пандуса здесь не сделал.
Нехорошие мысли невольно начинает закрадываться мне в голову.
Выходит, он взял еще откуда-то деньги, чтобы начать ремонт. Но откуда? Они могли появиться.. только если он все-таки успел продать оставшиеся картины какому-то богачу, согласному отвалить за них достаточное состояние, которое могло бы с лихвой покрыть ремонт этой старой кирпичной коробки.
Влад подходит сзади так бесшумно, что я вздрагиваю, но тут же слабо машу бумажкой в воздухе:
– Музей на реконструкции. Скорее всего, старик успел всучить кому-то полотна.
– Не факт – возражает он и толкает двери, до которых я, обнаружив лист, так и не дошла.
На первый раз они лишь неподатливо скрипят, но когда Влад нажимает чуть сильнее – на удивление, со скрипом отворяются. Неужели их даже никто не закрыл?
Кто будет оставлять листок, уповая лишь на то, что люди не станут после этого пытаться надавить на двери хотя бы попытки ради? Только тот..
– Ce cautaty aici? – доносится визгливый женский голос сзади.
..кто и так ошивается рядом с этим зданием.
Обернувшись, мы замечаем делового виду девушку, с искажённым от недовольства лицом. Ее светлые брови угрожающе сошлись к переносице – очевидно, с такими как мы, ей приходится иметь дело по несколько раз на дню, потому ей все это уже сильно надоело.
Решив попытаться как-то уладить ситуацию без вмешательства Влада (все-таки я реставратор со стажем и умею разруливать подобные конфликты с творческими людьми), нацепляю на себя самую дружелюбную улыбку и делаю шаг к девушке:
– Извините, нам очень надо поговорить со смотрителем. Можно было бы это как-то устроить? Мы приехали издалека, поэтому..
– Читать не умеете?! – фыркает она, злясь еще больше – написано же, на реконструкции!
Наверное, она не имеет отношения к музею.
Может, наемный работник?
Влад, оставшийся вначале возле дверей, теперь тоже делает пару бесшумных шагов обратно, остановившись рядом с нами, и смерив недовольным взглядом девушку, сухо произносит:
– Мы все видим. Незачем так разговаривать.
Девушка тут же слегка тушуется и с опаской смеряет взглядом Влада, а после и меня, теперь глядя уже как-то иначе. Однако, выдержав небольшую паузу, начинает все по новой, решив, видимо, что мы не те противники, которым стоит сдаваться без боя (все-таки, на нас нет значков федералов, полиции или, на худой конец, красного креста):
– Оставьте деда в покое! Ездят и ездят к нему, сколько можно!
Деда? Она внучка смотрителя?
Это сильно меняет ситуацию. Поменяв тактику, я теперь обращаюсь к ней уже совсем иначе, подходя с давления на ее родственные чувства:
– Я вас понимаю, но уверяю, наш визит будет очень важен вашему деду! Если не верите, можете спросить у него сами, он должно быть помнит меня.. надеюсь. По крайней мере, можете хотя бы сказать ему, что приехала Дженна Бёрнелл, девушка, которая..
Но едва услышав мое имя, внучка смотрителя тут же кривится еще больше, словно я назвалась Тедом Банди или членом Ку-Клукс-Клана.
– Убирайтесь, сказала же! Нечего к нему шастать! Он сейчас не работает.
– Мы и не совсем по работе.. – делаю еще одну попытку, однако она уже не услышат.