Предания нашей улицы

Однажды хозяин пригласил своих сыновей в нижний зал, дверь которого выходила в сад. Пришли сыновья Идрис, Аббас, Ридван, Джалиль и Адхам, одетые в шелковые галабеи. Встали перед отцом, опустили очи долу — из-за великого уважения не осмеливались смотреть на него прямо. Габалауи приказал им сесть, и они уселись вокруг него. Некоторое время отец изучающе разглядывал сыновей своими зоркими соколиными глазами, потом поднялся, подошел к двери и остановился на пороге, глядя в глубину сада, где густо росли пальмы, смоковницы и тутовые деревья. Их стволы были обвиты хенной[4] и жасмином, в ветвях пели птицы. Сад, был наполнен пением и жизнью, а в зале царило молчание. Сыновьям даже показалось, что хозяин Большого дома забыл про них. Огромного роста, с необъятной ширины плечами, он казался сверхчеловеком, пришельцем с другой планеты. Братьи переглянулись. Что задумал отец? Не то чтобы они тревожились, но в его присутствии они всегда испытывали смущение, сознавая себя ничтожными перед лицом его могущества. Не сходя с места, Габалауи обернулся к сыновьям и сказал низким, густым голосом, эхом отдавшимся во всех концах зала, высокие стены которого были увешаны дорогими коврами:

— Думаю, пришла мне пора передать управление имением другому.

Он снова устремил испытующий взор на сыновей, но их лица ничего не выражали. Управлять имением совсем не соблазняло молодых людей, предпочитавших свободу и вольные забавы юности. И потом, ведь известно, что Идрис, старший брат законный претендент на эту должность. Поэтому никто не проявил интереса к делу. А Идрис подумал: «Вот наказание! Забот будет не счесть. А эти арендаторы такие докучливые!»

Габалауи между тем продолжал:

— Выбор мой пал на вашего брата Адхама. Он будет управлять имением под моим присмотром.

На лицах братьев отразилось недоумение, они растерянно переглянулись, а Адхам в смущении и замешательстве потупил взор. Габалауи повернулся к сыновьям спиной и, не обращая внимания на их растерянность, бесстрастным тоном закончил:

— Вот почему я вас и пригласил.

У Идриса все внутри кипело от гнева и возмущения. Братья смотрели на него, не зная, что сказать. Каждый из них — кроме Адхама, разумеется, — чувствовал, что несправедливость, совершенная по отношению к Идрису, задевает и его честь. Но Идрис сдержался и сказал спокойным, будто чужим голосом: — Однако отец… Отец холодно перебил: — Что «однако»?

Сыновья отвели глаза, опасаясь, что отец прочтет в них, что творилось в их душе. Один Идрис смотрел прямо, не отводя взгляда, и упрямо повторил: — Но я старший брат… Габалауи проговорил недовольно:

— Это мне известно, ведь я твой отец. Со всевозрастающим гневом Идрис продолжал:

— У старшего сына есть права, которыхон не может быть лишен без серьезной причины…

Габалауи долго и пристально смотрел на Идриса, словно давая ему время одуматься, потом сказал:

— Могу вас уверить, что в своем выборе я руководствовался интересами каждого из вас.

Эти слова переполнили чашу. Идрис знал, что отец не терпит возражений и что, если он и дальше будет непокорствовать, можно ожидать худшего. Но гнев лишил его благоразумия и способности думать о последствиях. Быстрым шагом он направился к Адхаму и встал с ним рядом, напыжившись, как индийский петух, чтобы всем было видно, насколько он выше, сильнее и красивее брата. Брызгая слюной, он закричал:

— Я и мои кровные братья — сыновья женщины благородного происхождения. А его мать — черная рабыня.

Смуглое лицо Адхама побледнело, но он не произнес ни слова. Габалауи с угрозой в голосе проговорил:

— Опомнись, Идрис.

Но Идрис был весь во власти безумного гнева и не умолкая кричал:

— Он самый младший из нас. Объясни же мне, в чем дело? Почему ты отдаешь ему предпочтение передо мной? Или слуги и рабы уже стали главней господ?

— Попридержи язык, глупец, иначе придется тебе пенять на самого себя.

— Лучше я лишусь головы, чем чести. Ридван поднял взгляд на отца и с робкой улыбкой произнес:

— Мы все твои дети, и утрата твоей милости огорчает нас. Конечно, ты волен решать. Мы хотим лишь знать причину.

Габалауи, подавляя гнев, обернулся к Ридвану:

— Адхаму хорошо известны нравы арендаторов, многих из них он знает по именам. Кроме того, он умеет писать и считать.

Идриса и его братьев удивили слова отца. С каких это пор знание нравов черни считается достоинством? И разве посещение куттаба дает человеку какие— то преимущества перед другими? Ведь мать Адхама не стала бы посылать сына учиться, если бы могла надеяться, что он добьется успеха в жизни силой и смелостью! Ироническим тоном Идрис спросил:

— Достаточно ли этих причин, чтобы оправдать мое унижение?

Габалауи ответил раздраженно:

— Такова моя воля. Тебе остается лишь выслушать и подчиниться.

И, резко обернувшись к братьям Идриса, спросил:

— А вы что скажете? Аббас не выдержал взгляда отца, угрюмо отозвался:

— Слушаюсь и повинуюсь. За ним, не поднимая глаз, откликнулся и Джалиль:

— Твое слово — закон.

— Пусть будет так, глотая слюну, выдавил из себя Ридван.

Тут Идрис рассмеялся злобным смехом, исказившим черты его лица, и воскликнул: