Предания вершин седых

Олянка не сразу сообразила, что от неё требуется. Безумие, казалось, удесятеряло силы Любимко, и несколько крепких мужиков еле сдерживали его толстыми цепями. Он рвался и рычал. Волосы падали ему на лицо, в эти мгновения казавшееся чудовищной харей... И только воспоминание об его светлой улыбке придало Олянке мужество шагнуть к нему и положить руки на его плечи. Любимко опять с рычанием дёрнулся, и девушка на миг отскочила, но слуги крикнули ей:

— Ничего, ничего, держим!.. Давай, девонька, делай своё дело.

Олянка вновь сжала его плечи руками и набралась храбрости заглянуть в жуткие, озверевшие глаза.

— Любимко... Хороший мой, успокойся, это же я! — пролепетала она. — Ты же узнаёшь меня?..

Любимко злился на цепи и пытался их укусить. Они причиняли ему боль. Казалось, от прикосновения рук Олянки его ярость поутихла, и та велела слугам немного ослабить хватку.

— Ох, как бы не вырвался, — сомневались мужики.

— Не вырвется, он уже успокаивается, — сказала Олянка.

Натяжение цепей чуть ослабло. Любимко тяжко дышал вперемежку с рыком. Олянка, крепко сжимая его плечи, подстраивалась под его дыхание.

— Вот так, мой хороший, уже не больно... Всё, больше не больно. Дыши, дыши вместе со мной!

Любимко по-прежнему не узнавал её, но слушался — уже хорошо. Он дышал одновременно с ней всё более медленно, плавно, размеренно. Олянка делала задержку после выдоха, и он повторял за ней. Ярость в его глазах сменилась мутной пеленой, он обмяк и больше не дёргался, а потом и вовсе сполз и растянулся на полу. Олянка сделала знак, что цепи не нужны. Её сердце стучало уже ровно, но очень сильными толчками: бух, бух, бух. Глаза Любимко закрылись. Он спал.

Олянка сидела рядом с ним, тихонько поглаживая его по влажным от пота волосам.

— У тебя получилось... — Матушка Вестина измученно осела на пол рядом с ней. — И главное — как быстро! Ведь он по полдня может буянить...

Олянка содрогнулась. Она и сейчас уже успела натерпеться страху, а если представить, что это продолжается полдня!.. Хорошо хоть не каждый день, а раз или два в месяц.

Спящего Любимко перенесли в опочивальню, домочадцы потихоньку выползали из своих укрытий и возвращались к прерванным делам. Все были рады и удивлены, что всё так скоро закончилось, едва успев начаться. И все сразу оценили чудесное искусство врачевания Олянки.

— Недолго нынче молодой господин безобразничал, — говорила старая ключница стряпухе. — Всего пару раз и рявкнул-то. И даже ничего не сокрушил, не изломал.

— Ага, живо его эта, как её... Олянка усмирила! — кивала стряпуха, раскатывая тесто. — Пожалуй, и впрямь есть в ней что-то.

А Олянка, до сих пор знать не знавшая о таких своих способностях, сама нуждалась в успокоении. Её потряхивало, и матушка Вестина отпаивала её горячим отваром целебных трав с мёдом и молоком.

— Ну, ну, дитятко, всё позади... И теперь ещё долго не повторится, — приговаривала она. И прибавляла с дрожью в голосе: — Умница ты наша, спасительница!

Поначалу сон Любимко был беспокойным, он слегка вздрагивал, постанывал и метался, брови хмурились, глазные яблоки бурно двигались под сомкнутыми веками, но понемногу всё улеглось. Он распластался на постели неподвижно и дышал ровно, мерно и спокойно. Его безмятежное лицо чуть поблёскивало от испарины. Буйствующее, внушающее ужас чудовище исчезло, он стал прежним Любимко и спал, точно выздоравливающий от тяжёлой хвори ребёнок — точь-в-точь так, когда в течении болезни наступает спасительный перелом.

Пробудился он к вечеру. Осмотрев себя и увидев синяки от цепей, всё понял, поморщился и застонал, виновато посмотрел на Олянку.

— Прости меня... Сильно напугалась?

— Напугалась, и ещё как, — усмехнулась девушка.

— Я покалечил кого-нибудь?.. Сломал что-то? Опять не помню ничегошеньки... — Эти вопросы он уже обратил к матери.

— Нет, сынок, не покалечил и не поломал. Олянка тебя тут же успокоила, — отозвалась матушка Вестина, промокая платочком его влажный лоб. — Не успел ты и разойтись.

— А как она меня успокоила? — спросил Любимко, беря у неё платочек и обтирая им всё лицо.

— А вот так... Руки тебе на плечи положила, в глаза смотрит и говорит: «Дыши, дыши вместе со мной», — рассказала матушка Вестина.

— И я её слушался? — удивился Любимко.

— Слушался, сынок, ещё как, — кивнула мать. — Ты в этот раз умница был, хорошо себя вёл и Олянку слушал. И дышали вы с ней медленно, медленно... — Она сама выпустила воздух из груди и закрыла на миг глаза, потом улыбнулась. — И после этого ты сразу уснул.

— Да, похоже, в этот раз вы легко отделались, — усмехнулся Любимко.

За припадком у него всегда следовал приступ головной боли, и по его затуманенному взгляду видно было, что боль уже охватывает его череп. Он закрыл глаза и тихо застонал. Олянка знала, что делать. Она приложила ладонь к его лбу и медленно, медленно дышала, представляя себе, как чистый поток сверкающей воды смывает всё дурное, всё мучительное, всё страшное...

— Водички бы, — чуть слышно попросил Любимко.