Предания вершин седых

— Ага, хватанул по дурости. Ох ты ж... Кручёные яйца драмаука!.. Это ж надо было так влипнуть в...! Вспомню — вздрогну. Думал, кишки наружу вывалятся через зад. И главное, с обеих дырок хлещет — и с нижней, и с верхней. Да ещё и сопли со слезами, всё вместе. И в носу жуть как свербит, а чихнуть страшно. А ежели нос зажмёшь, ещё хуже выйдет. То, что с верхних дырок выхода не найдёт, оно ведь вниз устремится! Ох, хвост драмаука мне в задницу... Да хоть бы и хвост в задницу, лишь бы чем-то заткнуть!.. Честное слово, хоть ведро к себе сзади привязывай и ходи так.

— Н-даааа... А коли низ заткнёшь, получается, всё верхом пойдёт? А ежели все дырки сразу закрыть — вообще разорвёт к драмаукам?

— Вот именно, приятель, вот именно! Коли б я всё заткнул, собирали бы мои ошмётки по всей округе. И что напишут моей матушке? «Погиб, разорванный грибами. Останки возврату на родину не подлежат, так как возвращать нечего». Поэтому мой тебе дружеский совет: грибов здешних даже не нюхай!

Дальнейшие подробности о последствиях употребления грибов Олянка слушать не стала. Её нутро тоже горело и переворачивалось, но на иной лад... Если Бабушка имела такую власть и влияние, отчего она не задавила эту войну в зародыше? Если она могла останавливать сердце силой мысли, почему бы ей не остановить таким образом эту проклятую Владычицу Дамрад?

Так Олянку заела эта мысль, что она двое суток не могла уснуть, а когда всё же задремала кое-как, то открыла глаза на берегу лесного озерца, на зеркальной поверхности которого отражалось звёздное небо. Свумара сидела, скрестив ноги калачиком, и глядела в эту мерцающую, холодную бездну над головой. Увидев Олянку, она кивком пригласила её присесть рядом.

— Бабушка... Или как тебя теперь называть — матушка Адальгунд? — Слова из сдавленного горла Олянки выходили туго, дыханию было тесно в груди.

— Зови, как твоё сердце желает, — одними глазами улыбнулась та.

Слёзы выступили, и дышать стало легче.

— Бабушка... Мне хочется звать тебя так. Скажи мне, Бабушка, ведь ты всё знаешь наперёд, тебя твой народ почитает и боится — так отчего ты не остановила войну? Ведь ты могла это, я знаю!

Глаза Свумары, глубокие, звёздные, дышали печалью.

— Я, моя сестра и ещё кое-кто в Нави и Яви — мы называемся Старшими, — проговорила она. — Нам дано много, но с нас и спросится много. Мы можем не только видеть будущее, но и все те пути, по которым пойдут события, ежели что-то изменить — убрать какое-то звено из цепочки или добавить новое. Думаешь, я не искала, не перебирала? Тысячи путей, тысячи тысяч! Думаешь, не металась моя душа от одной возможной тропинки к другой, ища наилучший для всех исход? Во всех этих путях — во всех, дитятко моё! — есть войны. Разные по размаху, по жестокости... Не Дамрад, так другая властительница поведёт войско в Явь. Навь разваливается на части, она на грани гибели, потому и ищут её жители новый дом себе. Ежели закрыть проход между мирами ещё до начала похода Дамрад, остаётся ещё один, более древний проход, но его со стороны Нави открыть нельзя. Вернее, можно, но слишком опасно — Навь может не выдержать, потому что сперва придётся снять главную заплатку, на которой мир и держится. При открытии со стороны Яви заплатка не порвётся, а как бы раздвинется без разрушения.

— У перехода с одного пути на другой — своя цена, дитятко моё, — продолжила Бабушка после короткого, полного звёздной тишины молчания. — Закройся Калинов мост до вторжения — и этой войны можно было бы избежать, но тогда Нави суждено погибнуть, и её уже не спасёт даже моя сестра, которая там осталась ради этого. Между этими двумя путями, которые как будто бы различаются лишь временем закрытия Калинова моста, на самом деле целая тьма всяких мелочей и расхождений, звеньев, всяких «ежели бы» да «кабы» — жизни не хватит, чтобы всё описать. Просто знай, что это будет иной путь, на котором спасение Нави станет невозможным. А погибнув, Навь потянет за собой и Явь, ибо даже при закрытых проходах наши миры связаны прочнее, чем можно себе представить. Не сразу, но спустя какое-то время Явь тоже начнёт рассыпаться, и потребуется соединять её с ещё одним миром — Инеявью, детищем Лалады, дабы Явь могла продержаться ещё хоть немного; придётся ставить заплатки и стяжки, латая всё новые и новые дыры. Словом, Явь повторит участь Нави, только в ещё более страшной разновидности, поскольку остатки погибшего мира врежутся, вонзятся в неё, и их разрушительная сила укоротит предсмертные муки Яви в разы. Всё пройдёт гораздо быстрее и гораздо хуже, чем было с Навью. Если упадок Нави растянулся на многие века, то с Явью всё будет кончено за несколько десятилетий. Вот такой ценой, дитятко, и дастся переход с одного пути на другой. У нынешнего пути тоже своя цена. Он будет оплачен великой кровью, но на нём оба мира останутся живы, а Навь ещё и переродится, перейдя от Сумрачных Времён к Временам Света.