Закрывшись в его ванной, никуда не спешу. Рассматриваю себя, долго стою под струями. Думаю о всяком. Стараюсь рационализировать и обесценить каждый из поводов для волнения.
Когда выхожу обратно в спальню — Слава спит. Лежит на животе, спрятав кисти под подушкой, а рядом с ним снова разрывается телефон.
Я беру его в руки и вижу на экране имя контакта «Кристина Власова».
Смотрю на Славу и с наслаждением сбиваю входящий.
Прим. автора:
Джетлаг
— рассогласование циркадного ритма человека с природным суточным ритмом, вызванное быстрой сменой часовых поясов при авиаперелёте.Глава 6
Юля
Иду по коридору учебного корпуса, покусывая губы и пялясь в свой мобильный.
Между нами со Славой доверие, но я чувствую недосказанность. Ищу ей оправдание, конечно, но то и дело возвращаюсь к вопросу: кто такая эта Кристина?
В памяти подло всплывает старая история, рассказанная одним из сотрудников аппарата нашего суда, Артуром. Молодой человек поделился своими знаниями о личной жизни Вячеслава Евгеньевича, а я, конечно же, каждое слово впитала.
Когда-то давно, задолго до судейства, Тарнавский встречался с дочкой влиятельного человека. Если верить Артуру, он стал для нее первым, звал замуж, сильно любил, а она ему изменила.
Тарнавский не простил.
Отец пытался их мирить, но Слава не смог пойти навстречу. Или не захотел. Что было с ней дальше — я не знаю, но стоит вспомнить, как мой судья переглядывался с Кристиной, и уже кажется, что мы знакомы.
В телефоне открыт диалог с Артуром, но я не знаю, как подступиться. И стоит ли.
Из-за спины меня догоняет гул девичьих голосов. Сзади в плечо прилетает удар. Я дергаюсь, отступаю и резко смотрю вправо.
По моему лицу проезжается холодный, снисходительный и очень-очень красноречивый взгляд Лизы Смолиной.
Внутри меня — всплеск злости. Достала.
Потом досада. Не хочу вражды.
Потом боль. Не уничтожай все в ноль, дурочка…
Или это я уже все уничтожила?
— Коридора мало, Лиз? — Спрашиваю без явной агрессии.
Смолина в ответ фыркает. Окружившие ее девочки-однокурсницы подхватывают настроение «хозяйки» и улюлюкают явно не в мою поддержку.
Это все очень глупо и по-детски, но не будь в моей жизни Славы, работы, куда более страшных взрослых рисков, я непременно страдала бы из-за объявленной мне Лизой войны.
Она компенсирует наше болезненное расставание мелкой местью. Окружила себя сто лет не нужными склонными шестерить девицами. Имитирует удовлетворенность жизнью. Ее полноту и отсутствие дыр в груди. Только когда у людей все хорошо, они никого не задевают при любой возможности. А она…
— В телефон меньше пялиться надо, Бер
У меня в груди тоже есть дыра, которую я стараюсь не замечать за занятостью. Но когда бывшая подруга вот так себя ведет — больно.
— Констанкевич попросил после начала пары не вламываться. Но тебя, судя по всему, правила не касаются.
Мы обе понимаем, что не ей меня учить, но Лиза все равно произносит снисходительно, проезжаясь еще одним взглядом. Задерживается на моей шее. Я запоздало осознаю, что забыла снять подвеску.
Черт.
Только и прятать уже поздно.
Взгляд бывшей подруги поднимается к моим глазам. Он горит четким пониманием, что это, откуда, сколько стоит. И рядом с этим — обидой вперемешку с осуждением.
Больше меня, думаю, она сейчас ненавидит только Тарнавского. Напридумала себе, что он меня у нее увел. Что я под его влиянием изменилась. Стала алчной. Пафосной. Наглой. Бросила ее…
Это все неправда, но правду ей сказать я не могу.
— Я извинилась, — произношу спокойно, имея, в виду, конечно, Констанкевича, нашего преподавателя по Регулированию ценных бумаг и фондового рынка.
Его пара была сегодня первой. Я немного опоздала, потому что судебное заседание затянулось. Потом такси попало в пробку.
Но причины моего опоздания — не дело Лизы. А губы бывшей подруги кривятся в едкой улыбке.
— Я бы твоим извинениям не доверяла…
Ее откровенно лишние (как и весь наш диалог) слова переполнены обидой и желчью. У меня почти что падает планка.
Выдыхаю и качаю головой, жму на кнопку блокировки мобильного, привлекаю внимание еще и к нему.
То, что вместо моего старого телефона в руках теперь новый Айфон (подарок Тарнавского), Лиза тоже замечает.
— А говорила, не надо все это… — Произносит тихо, будто уличая меня в очередной лжи. Я глотаю желание оправдаться. Напоминаю себе, что не должна.
Последний волосок, который сохраняет наши с Лизой призрачные шансы, это то, что она не раструбила никому о наших с Тарнавским отношениях. В университете о них не знают. Однокурсники за моей спиной об этом не шушукаются. Она молчит, потому что держит козырь в рукаве, или сознательно оставляет этот узенький путь — не знаю. Знаю, что пока что мы обе не готовы по нему пройти.