Преданная революция: Что такое СССР и куда он идет?

В среднем на колхозный двор пришлось за 1935 год около 4.000 рублей денежного дохода. Но в отношении крестьян «средние» цифры еще более обманчивы, чем в отношении рабочих. В Кремле докладывалось, например, что рыбаки-колхозники заработали в 1935 г. больше, чем в 1934 г., именно по 1.919 рублей, причем аплодисменты по поводу этой последней цифры показали, сколь значительно она поднимается над заработком главной массы колхозов. С другой стороны, существуют колхозы, где на каждый двор пришлось около 30.000 рублей, не считая ни денежных и натуральных доходов от индивидуальных хозяйств, ни натуральных доходов всего предприятия в целом: в общем доход каждого из таких крупных колхозных фермеров в 10-15 раз превышает заработную плату «среднего» рабочего и низового колхозника.

Градация доходов лишь отчасти определяется умением и прилежанием в работе. Как колхозы, так и личные участки крестьян, поставлены по необходимости в чрезвычайно неравные условия, в зависимости от климата, почвы, рода культуры, а также от расположения по отношению к городам и промышленным центрам. Противоположность между городом и деревней не только не смягчилась за время пятилеток, но наоборот, в результате лихорадочно быстрого роста городов и новых промышленных районов, чрезвычайно возросла. Эта основная социальная противоположность советского общества неизбежно порождает производные противоречия между колхозами и внутри колхозов, главным образом, благодаря дифференциальной ренте.

Неограниченная власть бюрократии является не менее могущественным орудием социальной дифференциации. В ее руках такие рычаги, как заработная плата, цены, налоги, бюджет и кредит. Совершенно непомерные прибыли ряда центрально-азиатских хлопковых колхозов в гораздо большей степени зависят от устанавливаемого правительством соотношения цен, чем от работы самих колхозников. Эксплуатация одних слоев населения другими не исчезла, но получила замаскированный характер. Первые десятки тысяч «зажиточных» колхозов обросли достатком за счет остальной массы колхозов и промышленных рабочих. Поднять все колхозы на уровень зажиточности – задача неизмеримо более трудная и длительная, чем предоставить привилегии меньшинству за счет большинства. Если в 1927 году левая оппозиция констатировала, что «у кулака доход вырос несравненно больше, чем у рабочего», то и теперь это положение остается в силе, правда, в измененном виде: доход колхозных верхов вырос несравненно больше, чем доход основной крестьянской и рабочей массы. Различия материальных уровней сейчас, пожалуй, даже более значительны, чем накануне раскулачивания.

Дифференциация, совершающаяся внутри колхозов, отчасти находит свое выражение в области личного потребления, отчасти отлагается в личном, приусадебном хозяйстве, так как основные средства самого колхоза обобществлены. Дифференциация между колхозами имеет и сейчас уже более глубокие последствия, так как перед богатым колхозом открывается возможность применять больше удобрений, больше машин и следовательно быстрее богатеть. Преуспевающие колхозы нередко нанимают рабочую силу из бедных колхозов, и власти закрывают на это глаза. Закрепление неравноценных земельных участков за колхозами чрезвычайно облегчает дальнейшую дифференциацию между ними, и следовательно, выделение своего рода «буржуазных» колхозов, или «колхозов-миллионеров», как их именуют уже теперь.

Конечно, государственная власть имеет возможность вмешиваться, в качестве регулятора, в процесс социальной дифференциации крестьянства. Но в каком направлении и в каких пределах? Ударить по кулацким колхозам и колхозникам значило бы открыть новый конфликт с наиболее «прогрессивными» слоями крестьянства, которые именно теперь, после болезненного перерыва, почувствовали особенно жадный вкус к «счастливой жизни». А затем – и это главное – сама государственная власть чем дальше, тем меньше становится способной к социалистическому контролю. В сельском хозяйстве, как и в промышленности, она ищет поддержки и дружбы крепких, преуспевающих, «стахановцев полей», колхозов-миллионеров. Начиная с забот о развитии производительных сил, она кончает неизменно заботами о себе.

Именно в сельском хозяйстве, где потребление так непосредственно связано с производством, коллективизация открыла грандиозные возможности для паразитизма бюрократии, и вместе с тем для ее сплетения с колхозными верхами. Почетные «подарки», которые колхозники доставляют вождям на торжественные заседания в Кремле, представляют только символическое выражение той несимволической дани, которую они вносят в пользу местных представителей власти.

Так, в земледелии еще в несравненно большей степени, чем в промышленности, низкий уровень производства вступает в постоянные конфликты с социалистическими и даже кооперативными (колхозными) формами собственности. Бюрократия, которая в последнем счете, выросла из этого противоречия, в свою очередь, углубляет его.

Социальная физиономия правящего слоя.