Преданная (СИ)

Нас вдвоем, но по-отдельности, перемелет жерновами мести и недосправедливости.

А пока он продолжает меня рассматриваться, сохраняя серьезность.

Я делаю прерывистый вздох и сдаюсь:

— Что конкретно я должна делать? — Спрашиваю и, возможно, впервые за время нашего недолгого провального сотрудничества угадываю его настроение и желания на все сто.

Удовлетворение читается в глазах. Тарнавский кивает. Манит меня ближе, склоняется к уху и поясняет.

Глава 37

Юля

Чтобы не терять контроль над ситуацией, я совсем не пью.

Судья не приказывал мне держать обет трезвенницы, но я отказываюсь от всех предложения кого бы то ни было взять в руки бокал.

Провожу вечер пришитой к боку своего отбитого напрочь начальника.

В их странной компании действительно есть иностранцы, но я куда больше молчу, чем делаю что-то полезное. Да и польза… Господи, это совсем не то слово! Я же знаю, что мой английский хуже, чем английский Тарнавского. Я стараюсь как могу, но иногда улавливаю в уголках мужских губ улыбку.

Он забавляется за счет моих несовершенств.

Мои гордость и чувства доведены до настолько запредельных температур, что уже не кипят и не парят. Я переплавилась в какой-то неприлично термостойкий безэмоциональный камень.

Послушно сажусь за столом между Тарнавским и Ником — каким-то биржевым диллером из Штатов.

Тот самый Ник много пил, много матерится и без особого стеснения держит на руках девушку из какого-то там агентства. Не Карину, но как зовут эту — не знаю. Я ни с кем здесь не знакомилась.

Его поведение повергает меня в шок, но Тарнавскому — похуй. Как и самому Нику, который не видит проблем в том, чтобы чередовать вылизывание женской шеи и участие в разговоре.

В просторной комнате стремительно повышается концентрация разврата.

На столе — куча алкоголя, несколько кальянов. Воздух пахнет утрированно фруктово. Я и сама, кажется, провонялась паром. Трубки ходят по кругу, но свою очередь я каждый раз пропускаю.

Единственное, чего реально хотела бы — это “отстегнуть” себя от Тарнавского, распрощаться и уйти, но вместо этого то и дело взглядом наталкиваюсь на глубокие влажные поцелуи. Чужие. Скользящие по мужским плечам длинные пальцы. Пошлые взгляды. Сжатые пятерней ягодицы. Шепотки на ушко…

Чувствую себя ученицей на мастер-классе по эскорту. Мне тошно от мысли, что выгляжу одной из. Просто… Дешевле.

В горле сохнет, ноздри дразнит запах. Сердце ноет из-за того, что в смешении ярче всего ощущается тот, который чувствовать я вообще не хочу.

Мое голое бедро до болезненного дразнит плотная ткань мужских брюк. Его колени разведены шире, чем нам двоим было бы комфортно. А может чем комфортно было бы мне.

Я смотрю на Тарнавского исподтишка. Он — вроде как в свой телефон. Перед ним на столе стоит стакан с наполовину выпитым виски безо льда. Я — та еще крыса, но за этим слежу.

Мужчина поднимает взгляд от телефона и выстреливает им в меня. Пугаюсь и тут же отворачиваюсь, а он продолжает прожигать щеку. Я тянусь за бокалом. В нем шампанское, но пофиг. Слишком сушит. Делаю глоток за глотком, рискуя подавиться. Ставлю на стол. Бурной радостью реагирую на ожившего вновь брокера-Ника. Не потому, что соскучилась по общению с ним, а потому, что иностранец привлекает не только мое внимание, но еще и внимание моего судьи.

Надрессировано подаюсь ближе. Вслушиваюсь. Поворачиваюсь к Тарнавскому — ведет. Он как раз втягивает в себя кальянный дым, а потом выпускает его длинной струей вверх, в потолок.

Отрывает затылок от диванной спинки и смотрит мне в глаза.

Мне должно быть противно, но ужас в том, что я до сих пор плавлюсь от красоты. Даже зная, насколько черно под оболочкой, я не могу себя оторвать.

Прокашливаюсь, ерзаю, спускаю взгляд на подбородок и тянусь ближе, зная, что он навстречу не подастся. Когда смотрю на его губы — мои жжет. Облизываю.

Музыка грохочет, поэтому пересказывать слова диллера приходится на ухо. Но самое сложное начинается потом, когда я чувствую дыхание на своей мочке. И на шее. И даже ключице.

Я вроде бы должна была привыкнуть за вечер, но в реальности все наоборот: его близость накапливается во мне и вызывает все более сильные реакции тела. Мурашки бегают табунами. Кожа ноет. Грудь становится тяжелой. Взгляд туманится.

Его хрипловатый голос и местами слишком резкие слова заползают струйками пьяного дыма в ушную раковину и распространяются по крови лучше любого сорокаградусного алкоголя.

Я постоянно чувствую жар его тела. Иногда — вроде как случайные прикосновения. Все чаще и чаще. Все сложнее и сложнее их игнорировать.

Голая кожа становится до неприличного восприимчивой.

Сердце разгоняется до предела, а Тарнавский все говорит и говорит. Я вроде бы готова к тому, что его губы рано или поздно коснутся кожи, даже постыдно хочу этого, но чувствуя — вспыхиваю облитой бензином спичкой. Вместе со словами он выталкивает на кожу за ухом теплый воздух. Я сглатываю и закрываю глаза, чтобы от себя же скрыть головокружение.

Получив нужную информацию, дергаюсь прочь от его лица. Подаюсь к Нику. Стараюсь дружелюбно улыбаться и не смотреть так пьяно, как чувствую себя.