Преданная

— У нас с ней — похожие биографии. Я тоже — из поврежденного города. Да и семья моя — из неблагополучных, родители попали в тюрьму, когда я был еще ребенком. Вместо того чтобы, как мои братья и сестры, остаться в переполненном сиротами приюте, я, как и твоя мать, сбежал. В Округе я нашел свое прибежище…

Помимо моей воли во мне зарождается симпатия к этому ненавистному человеку. Я таращусь на свои руки и молчу. Теперь мне кажется, что расплавленный внутри меня металл застывает, принимая новую странную форму.

— Завтра ты должна прогуляться там с нашими патрулями. Ты увидишь Округу своими глазами, — говорит он. — Для будущего члена Совета это весьма важно.

— И интересно, — киваю я.

— Прекрасно. Не хочется прерывать наше общение, но у меня скопилось много дел, — вздыхает он. — Я попрошу кого-нибудь уведомить тебя о времени выезда патруля. И еще, наша следующая встреча состоится в пятницу в десять утра, Трис.

Я прихожу в бешенство. Ведь я так и не расспросила его о том, о чем хотела. Впрочем, сейчас уже поздно сожалеть, поэтому я встаю и направляюсь к двери. Но Дэвид окликает меня:

— Трис, я должен быть откровенным с тобой и хочу, чтобы ты мне доверяла.

Впервые Дэвид выглядит почти испуганным, а его глаза широко открыты, как у ребенка. Но мгновение спустя это впечатление пропадает.

— Возможно, я был под влиянием коктейля из сывороток, — произносит он, — но я помню, что ты им сказала. Ты пообещала убить меня, лишь бы защитить то, что хранится в Оружейной лаборатории.

У меня перехватывает дыхание.

— Не беспокойся, — продолжает он. — Твое поведение явилось главной причиной, по которой я предложил тебе стать моим советником.

— Почему?

— Ты продемонстрировала качество, которое я наиболее ценю в своих сотрудниках: способность идти на жертвы ради общего блага. Если мы собираемся выиграть бой у генетических повреждений и сохранить экспериментальные города, мы и должны так поступать. Верно, Трис?

Меня охватывает гнев, но я заставляю себя кивнуть. Нита упоминала о том, что эксперименты могут быть прекращены. Но отчаяние Дэвида, желающего спасти дело своей жизни, не оправдывает убийства целой фракции. На мгновение я замираю в дверях, пытаясь взять себя в руки, а затем решаю рискнуть.

— А что бы произошло, если бы они устроили второй взрыв и попали в Оружейную Лабораторию? — выпаливаю я. — Нита заявила, что тогда включатся дополнительные системы безопасности и все такое.

— Сыворотка была бы распылена в воздухе. Даже маски не защитили бы нас от нее, потому что она впитывается в кожу, — отвечает Дэвид. — Никто, даже генетически чистые не смогли бы ей сопротивляться. Не имею понятия, как Нита узнала об этом. Сведения совершенно секретны. Полагаю, мы найдем источник утечки.

— Что делает подобная сыворотка?

Его улыбка превращается в гримасу.

— Скажем, так: Нита предпочла бы просидеть в тюрьме до конца своей жизни, чем контактировать с ней.

Тут он прав. Ни убавить, ни прибавить.

33. Тобиас

— Смотрите, кто у нас, — ерничает Питер. — Предатель пришел.

На его кровати и прямо на полу разбросаны географические карты. Они белые, бледно-голубые и зеленые. Они притягивают мой взгляд. На каждой из них Питер нарисовал неровный кружок вокруг нашего города — Чикаго. Он отметил единственное место, где до сих пор побывал. Я смотрю на круги, пока они не превращаются в моей голове в красные пятна, похожие на капли крови. Не выдерживаю и отворачиваюсь. Значит, и я такой же маленький в этом мире.

— Если ты думаешь, что достиг небывалых моральных высот, по сравнению со мной, то сильно ошибаешься, — холодно говорю я Питеру. — Зачем тебе карты?

— У меня возникли проблемы с восприятием действительности, — фыркает он. — Люди из Бюро помогают мне узнать обо всем побольше. Океаны, планеты, звезды…

Несмотря на его небрежный тон и судя по безумной мазне, мне ясно, что у него не обычный интерес, а настоящая одержимость. Я его понимаю — я сам был точно так же одержим своими страхами, без конца пытаясь их преодолеть.

— И как? Помогает? — спрашиваю я.

А ведь прежде я никогда не трепался с Питером просто так. Раньше мы лишь орали друг на друга. Наверное, он не заслуживал такого отношения, но факт в том, что я действительно ничего о нем не знаю. Я с трудом вспоминаю его фамилию. Хейс. Питер Хейс.

— Вроде бы, — хмыкает он и берет одну из самых больших карт.

На ней изображен земной шар, похожий на круто замешанное тесто. Я разглядываю ее, и начинаю потихоньку разбираться в том, что вижу. Синим цветом изображены водные пространства, тогда как суша — разноцветная. В одном месте на суше поставлена красная точка. Питер тыкает в нее пальцем:

— Крошечный кружок покрывает все места, в которых мы с тобой когда-либо были. Ты мог бы уничтожить этот микроскопический участок земли, утопить его в океане, и никто ничего не заметит.

— Ты прав. Ну и что? — и я чувствую, как боязнь собственной ничтожности снова просыпается во мне.

— Как ну и что? — восклицает он. — Какое тогда имеет значение все, что я когда-нибудь говорил или делал? Да никакого.