Преданное прошлое

Маршалл уже успел оторваться на приличное расстояние, пробираясь вброд через налетающие волны прибоя и низко опустив голову. Он дышал громко, прямо как бык на бойне. Роб продвигался следом за ним через вспененную воду, которая сперва доходила ему до бедер, потом до колен, а потом наконец до безопасного уровня где-то в районе щиколоток, едва закрывая носки сапог. Наконец он оказался на суше и стал карабкаться вслед за Маршаллом на крутой галечный склон. Каждый шаг громко заявлял об их появлении всем и каждому смертельно опасному негодяю, который мог их тут ждать, скрываясь вне видимости за скалами или деревьями.

Длинная каменистая коса вдруг кончилась — они оказались перед водной преградой.

— Кровь Христова! — выругался Маршалл. — Они нас не на том берегу этой проклятой реки высадили! Эта гнусная береговая линия везде выглядит одинаково, если смотреть с моря, да к тому же безмозглые крысы даже карту толком читать не умеют! И вот нате вам: мы высадились не там, где надо. С таким же успехом они могли просто вышвырнуть нас за борт!

Лагуна, однако, оказалась достаточно мелкой; мужчины перешли ее вброд без каких-либо затруднений. На другом берегу водное пространство переходило в болото, поросшее камышом и тростником. В зарослях раздавался непрерывный гомон хора лягушек да парочки ржанок. Наконец Маршалл остановился, задыхаясь.

— Ну вот, — проворчал он. — Наконец мы на месте. Кровь Христова, до чего я ненавижу эти болота! Вот бы все их песком засыпать и кирпичом заложить! Какой к черту прок от земли, если по ней нельзя спокойно ходить, не заливая воду в свои клятые сапоги и без свор и стад этих клятых несъедобных тварей, которые тут же всех оповещают о твоем присутствии?

Роб в детстве немало побродил по болотам и зарослям камыша недалеко от Маркет-Джу. Он подумал, что встречаются местечки и похуже — темные переулки вокруг Вестминстера, к примеру. Подобрав на берегу здоровенный обломок плавника, он теперь нащупывал им путь, тыкая подобием шеста в дно; таким образом они прошли через болото и выбрались на твердую землю, где, правда, то и дело попадались вонючие лужи, полные гниющих водорослей, и топкие островки растительности, перемежающиеся зарослями тростника. Через некоторое время Роб почувствовал болезненный укол под коленом, еще немного погодя — в заднюю часть бедра. Он сразу понял, что это такое.

Пиявки. И тут же вспомнил про кремень и кресало, что уложил в свой мешок. Этих тварей нужно бы прижечь огнем, но не здесь, не на этой открытой местности. А пока приходилось терпеть, на каждом шагу ощущая боль от острых челюстей, въевшихся в его плоть.

Мужчины больше часа тащились через эту проклятую местность, потом преодолели мрачный высохший солончак, который в итоге вывел их к каменистому, заросшему кустарником высокому и крутому склону. Тут небо осветили первые проблески зари, бледные, чуть красноватые.

— Пресвятая Дева! — то ли взмолился, то ли ругнулся Маршалл. — Нам бы лучше побыстрее добраться вон до тех деревьев и укрыться там, а то солнце взойдет, и мы превратимся в отличную живую мишень, прямо как утки на воде. Лес Мармора просто кишит всякими изгоями и беглыми рабами, а они тебе тут же глотку перережут, едва увидят!

Мужчины потащились вверх по склону. Ноги от пяток до бедер протестующе ныли и скрипели от нагрузки, невыносимой после многих недель почти полного бездействия в море. Роб чувствовал, насколько ослабели все мышцы от недостаточного питания и безделья, даже за не слишком длительное плавание. Маршалл уходил все дальше, опережая его, и Роб в конце концов заставил себя забыть о боли в ногах, о тяжелом мешке за спиной и непривычно бьющей по бедру шпаге и бросился догонять Маршалла. Отстань он сейчас от него, потеряйся — и все шансы выжить, не говоря уж о том, чтобы добиться успеха, просто исчезнут. Скоро он обнаружил, что в голове все время вертится детский стишок, и ноги сами зашагали быстрее, следуя его ритму, отбивая такт по камням и зарослям.

Когда помру и лягу в гроб.
Когда сгнию в могиле,
Пускай хоть это помнят, чтоб
Вовеки не забыли.

Мрачный ритм гнал и гнал его вперед, вверх по склону холма. И только значительное время спустя, когда они уже сидели под деревьями, опершись на них спинами, и Маршалл тщательно изучал кусок промасленной бумаги с нанесенным на нее примитивным чертежом местности, после того как Роб содрал с себя пиявок (семерых, счастливое число) и стянул сапоги (и вылил из них воду вместе с водорослями и раздавленной лягушкой), только тогда понял, откуда взялось это стихотворение. Его еще девочкой вышила Кэт на полотенце, смеясь над его мрачным содержанием. Теперь оно висело в темном коридоре у ее двери, в крыле Кенджи-Мэнора, отведенном для слуг. Сколько раз стоял там, пялился на эти неумелые детские стежки, набираясь мужества, чтобы постучаться в ее дверь? Видение этого коридора и двери столь ясно встало сейчас перед его внутренним взором, что молодой человек чуть не заплакал.