Преданное сердце

Вообще говоря, дела в семье даже начали поправляться. Женившись на Саре Луизе, я в течение десяти лет чувствовал себя ее мужем и только: все знали, что я происхожу из гораздо более низкого круга, чем она, и что своим благосостоянием я целиком и полностью обязан ее отцу. Однажды, когда я впал в тоску от мыслей о том, что живу иждивенцем, Сара Луиза купила мне открытку с надписью: "Дареному коню в зубы не смотрят". Открытку эту я положил себе в бумажник и каждый раз, доставая деньги, смотрел на нее. Я уже начал сомневаться в том, что смогу когда-нибудь привыкнуть к роли тени Сары Луизы, но тут ситуация начала меняться.

Прежде всего, умерла моя мать. Ее смерть не была для нас неожиданностью. Я запомнил тот вечер в пятьдесят седьмом, когда, вернувшись из Атланты, нашел маму на кухне за бутылкой виски. Тогда я подумал, что это она нарочно устраивает для меня такое представление: ведь она была готова на все, лишь бы я бросил Эрику и женился на Саре Луизе. В маминых чувствах я разобрался правильно, а вот насчет виски ошибся. Много лет она попивала втихомолку, и к тому времени, как отец рассказал мне об этом, меньше чем несколькими бутылками в неделю уже не обходилась. Порой ее начинала мучить совесть, и тогда мы устраивали ей курс лечения, но помогало это ненадолго. Когда мама отправлялась в больницу в последний раз, она выпивала, по нашим подсчетам, не меньше литра в день. Так она и лежала в больнице, томясь и слабея, пока в конце концов у нее не перестала работать печень.

Похоронив маму, я почти не сомневался, что теперь и отец точно так же покатится вниз: жизнь его казалась настолько серой и унылой, что, по моим представлениям, наслаждаться ею он никак не мог. Я заблуждался: оказалось, что у отца уже несколько лет была подруга, и теперь он начал появляться с ней на людях. Звали ее Кэтлин Доети; она была католичка, жила раньше в Чикаго, а потом каким-то образом очутилась в Нашвилле, где стала работать консультантом по инвестициям. Хотя они с мужем, тоже католиком, жили раздельно, встречаясь только ради детей, об официальном разводе не могло быть и речи. Я был благодарен Кэтлин за то, что она подбадривала отца, но еще больше – за ее деловые советы, потому что, как выяснилось, она обладала исключительной сметкой, которой так не хватало отцу. Я знал, что у мамы был участок земли неподалеку от Льюисбурга и вклад в каком-то деревенском банке, но мне и в голову не приходило, что из этого можно извлечь что-нибудь существенное. Однако Кэтлин считала иначе. Она уговорила отца продать обе фермы, приобрести карандашную фабрику и в подходящий момент сбыть акции в банке. Доход от операции составил четыреста тысяч. С этим капиталом она скупила акции компании "Минни перл фрайд чикен", когда они шли по двадцать долларов, а потом, когда цена подскочила до шестидесяти долларов, вышла из игры. Повинуясь какому-то инстинкту, она вложила эти деньги в полупроводники и опять сбыла акции в нужный момент. Не успел отец понять, что, собственно, произошло, как Кэтлин сколотила ему пару миллионов. Но не только за денежными делами отца следила Кэтлин. При ней он впервые по-настоящему окунулся в жизнь. Хотя она и слышать не хотела о браке, время они проводили весьма бурно: теннис, верховая езда, симфонические концерты, уикенды в Сан-Франциско и Нью-Йорке. После каждого такого мероприятия отец, казалось, молодел, ему хотелось еще и еще – это-то и привело его к гибели. Чем более молодым он себя ощущал, тем больше его привлекали виды спорта для молодых – начиная с рэкетбола и кончая мотоциклом. Когда они с Кэтлин занялись водным слаломом, я сначала испугался, но потом, увидев отца при полной амуниции, немного успокоился: в своем предохранительном костюме он был похож на космонавта. Его не могло ни разбить о камни, ни затянуть под воду. Одного лишь я не учел: что его лодка может перевернуться, застрять между камнями и похоронить отца под собой. Именно это и произошло – на реке Окои, у Чертовой дыры, в погожий октябрьский день. Всех остальных сразу вынесло на поверхность, а отец оказался единственным за много лет, кто утонул в этой реке. Когда кончились соболезнования, мы с моей сестрой Мадлен подсчитали, сколько оставил нам отец, и обнаружили, что теперь каждый из нас стоит, по меньшей мере, миллион.

Разумеется, по большому счету это были копейки: Сару Луизу ждало гораздо более крупное наследство. Но мои-то деньги были уже при мне, а ей еще предстояло немного подождать. Удивительно, как сразу переменились и Сара Луиза, и девочки, причем переменились отнюдь не в лучшую сторону. До того как я получил свой миллион, Сара Луиза с дочерьми сходились только в одном: в том, что у всех больше денег, чем у нас. Каждая из них напоминала мне об этом по-своему. Сара Луиза, например, грелась в лучах воспоминаний о своей безмятежной юности, когда стоило ей показать пальцем на кольцо, на манто или на автомобиль, как она моментально получала эту вещь. Как ужасно, что все осталось позади и теперь приходится перебиваться на шестьдесят тысяч в год!