Преданное сердце

Отчего нам было так весело? Оттого, что не разбился самолет? Оттого, что автобус проехал целых пятьдесят миль и не сломался по дороге? Оттого, что теперь целую неделю можно ничего не делать? Или просто потому, что на «Олтенице» оказалось совсем не так плохо? Теплоход, пыхтя, боролся с течением, а мы пошли в ресторан. Еда показалась вкуснее, чем мы ожидали, а может, дело было просто в нашем настроении. Без устали сновали официанты, которые непрерывно кланялись и все время что-то чистили, а мимо проплывали огни Гындарешты и Топалу. Потом, сидя в баре и слушая задумчивые балканские напевы в исполнении румынского трио, мы, как и в Штанберге, предавались воспоминаниям о том, как двадцать лет назад ездили в Париж. Симона помнила абсолютно все, так что нам с Эрикой оставалось только блаженно внимать ее рассказу о тех далеких пасмурных днях, которые сейчас казались лучшими днями в моей жизни. Заговорив о мальчишке, пускавшем корабли в Тюильри, Симона вдруг посмотрела на часы и сказала: "Ну, мне пора спать, а вы, полуночники, еще посидите. Увидимся утром". Я предложил проводить ее до каюты, но Симона отрицательно помотала головой, подставила мне щечку для поцелуя и быстро удалилась.

— Я чувствую себя виноватым, — сказал я Эрике. — Ведь это из-за меня она ушла.

— Симона — моя подруга, и ей было бы неловко, если бы она сейчас осталась. — Эрика взяла бокал с вином и сделала большой глоток. — Ну, что скажешь?

— О ком — о Симоне?

— О нашей поездке. Ты не жалеешь, что прождал целую наделю?

— Я ждал двадцать лет и не жалею об этом.

Эрика посидела, уставив глаза в свой бокал, потом спросила:

— Скажи, ты по чему-нибудь скучаешь? Я имею в виду, по дому, по семье — по таким вот вещам?

Я начал припоминать.

— Ну, во-первых, я скучаю по креслу, которое стоит у меня в кабинете. Потом еще по своему «скайларку»: мощная машина — жена и дочери наотрез отказываются в ней ездить. Со временем, думаю, дело дойдет до тоски по грилю. — Эрика улыбнулась. — Вот, пожалуй, и все. Понимаешь, я очень хочу, чтобы у Сары Луизы и у девочек все было хорошо, я готов сделать для них что угодно, — но я по ним не скучаю. Однажды, правда, я испытал нечто похожее на тоску, позвонил Саре Луизе — и с тех пор как рукой сняло.

— Почему ты ее не любишь?

— Сам не знаю. Сара Луиза решила, что увидела во мне нечто, а на самом деле этого нечто, вероятно, не было. Из-за меня раскрылись худшие ее качества. Когда я женился на ней, я верил, что подчиняюсь настояниям общества и что общество куда мудрее меня. Я не сомневался: наступит день и я пойму, что общество право, а я ошибаюсь, так вот, этот день не наступил.

— А мне бы она понравилась?

— Поначалу — да. Она умеет очаровывать людей. Но прошло бы немного времени, и ты бы стала ломать себе голову, куда подевалось это ее очарование.

— Откуда ты знаешь, что со мной не было бы того же самого?

— В Берлине ведь не было. И у вас с Максом тоже.

— Откуда ты знаешь?

— Это видно.

Эрика тихонько провела пальцем по моей руке. Потом, когда мы вышли побродить по палубе, она спросила:

— Скажи, у тебя нет ощущения вины?

— Из-за чего?

— Ну, из-за того, что мы затеяли всю эту интригу.

— Из всего того, что я делаю в жизни, это меньше всего похоже на интригу. А у тебя что, есть такое ощущение?

— Я боялась, что оно может возникнуть. Но оно не возникло.

— А вообще ты часто чувствуешь себя виноватой?

— Иногда: в том, что уделяю мало времени Максу, что неправильно воспитываю детей. Словом, не то, что ты имеешь в виду.

— Как ты познакомилась с Максом?

— Разве Манни тебе не рассказывал?

— Рассказывал, но не все.

— Ты ведь знаешь про Юргена?

— Знаю только, что он погиб.

Эрика молча смотрела на проплывающую мимо баржу.