Преданные богам(и) (СИ)

Она резко обернулась, застигнутая врасплох, и уперлась в грудь незнакомого мужчины. Отойдя на шаг, прищурилась.

Он был неказисто высок и худ. Слишком высок и слишком худ. С посохом, оканчивающимся шипастым круглым навершием. В мшисто-зеленом кафтане и черном дорожном плаще, растекающимся по мостовой за ним, как земляное масло. На кафтане был выткан волкобой – цветок аконита, смертельно ядовитый для звериных оборотней. Знак волкодавов.

Волосы у него были чудные, не по-мужски распущенные и длинные аж до пояса. Рыжие, что огонь, с черными корнями на затылке и белые на концах, как у яломишт. Но, судя по хищному лицу с тяжелым упрямым подбородком, на котором не росла борода, он был волколаком.

А глаза у него были так затянуты бельмами, что не различить ни зрачок, ни радужку. По бельмам-то Черва его и признала.

Гармала Гуара по прозвищу Могильник. Волкодав и ведун с Заморских островов. И этот безродный пес дерзнул осудить княжну?

– Перед вами не барышня, а княжеский опричник, сударь, – заносчиво осадила его Черва.

– Экая досада, – с неподдельной печалью отозвался волкодав.

Досада. Не то слово. Он повторил ее собственные мысли, но от этого сделалось тошно. Не хватало ей только жалости от бродячей шавки!

Доселе ее не трогали ничьи суждения, опричь батюшкиных. Но грядущая помолвка с княжичем Цикутой до того ее угнетала, что она подспудно кидалась на всех, от кого чуяла угрозу, порой мнимую. На мужика этого несчастного, разгромившего ларек со снедью, вызверилась. Волкодаву напрасно нагрубила. Как бешеная.

А бешеных отстреливают.

Пора взять себя в руки, припомнить, что она княжна, и соответствовать. Породистой не по чину брехаться с дворнягами.

Прошедшее полнолуние все еще не отпускало, и мысли оставались полузвериными, как подчас бывает на ветхую неделю.

– Ну, а я не сударь, – развел руками волкодав. – Позвольте представиться, Гармала Гуара, волкодав.

– Честь имею, – раздраженно откланялась Черва, пусть он того и не увидел. Но у него не иначе как язык чесался.

– Прошу, Ваше благородие, не сочтите за труд, – он дернул ушами и безошибочно шагнул следом за ней. След-в-след, будто зрячий. – Не припомните ли вы случаев пропажи жителей окрест?

Черва нечаянно погладила нагайку на поясе и милостиво снизошла до ответа.

– Я в Тенёту прибыла третьего дня по личному приглашению Великого князя Чернобурского, А сама родом из Сертени. И у нас сами собой пропадают единственно не в меру болтливые.

Волкодав оперся двумя руками о посох и склонил голову. Как почудилось Черве, пряча этим усмешку. Он смеет потешаться над ней?

– Коли так, прощения просим за покушение на драгоценное время Вашего благородия. Истину глаголят в народе об опричниках. С вами шутки плохи.

– С кем шутки плохи, с тем и остальное так себе! – раздался рядом звонкий голосок и с крыши соседнего терема вдруг кубарем свалился скоморох.

Разрисованный так, что черт лица не угадать, он поправил колпак, скрывающий волосы и дважды откланялся. На редкость глумливо. Утер сопливый нос свисающим до земли рукавом кафтана, сшитого из заплаток, и широко улыбнулся.

– Не-барышня и не-сударь, как славно, что удалось вас отыскать! – затараторил он, а Черве сдалось, что он их уже давно отыскал, судя по обращению. – Я покуда на крышах выступал, неясную суету на выселках заприметил. Каких стрельцов по пути встретил, тем сообщил. Но им же хоть кол на голове теши, ума палаты! Ответствовали, мол, гуляки бузят. Может и так, мне-то что, мое дело маленькое – предупредить. Да только кабы пожар не начался. Вы бы поглядели, что да как, да что к чему, а, милсдари?

У Червы к концу его речи затрещала голова. Словоблудов и пустобрехов она тоже не уважала. Но с опасениями циркача была согласная, проверить следовало.

Гармала дернул ухом и вскинул рыжие брови:

– Я тебя знаю?

Скоморох надулся, показал слепому волкодаву язык и, кривляясь, кренделями упер руки в боки.

– А кто ж меня не знает? Я ж Коленца, циркач и столичный вестник!

Это он? Черва изумленно приподняла брови. Знаменитый даже в их глухомани лицедей, акробат, жонглер, факир и фокусник представлялся ей… не таким сопливым. Тот перевел нетерпеливый взгляд завораживающих золотисто-карих глаз, опушенных густыми темными ресницами, с опричницы на волкодава, погруженных каждый в свои мысли. Запрыгал с ноги на ногу и вопросил невинно:

– Ждем морковкиного заговенья?

Черва поджала губы, вскинула подбородок и снисходительно кивнула:

– Веди!

Но волкодав вдруг дернулся, обернулся, взметнув полы черного плаща, угрожающе выставил посох с шипами и глухо зарычал, поднимая верхнюю губу.

Черва с Ганькой тревожно переглянулись и, не сговариваясь вооружились. Сами они опасности не чуяли, но, ясное дело, волкодав не стал бы дергаться по пустякам.

Черва стянула рукавицы, достала из-за спины лук, проверила пояс с метательными ножами, засапожники, пузырьки с ядом, пересчитала стрелы и покосилась на скомороха.