Преданные богам(и) (СИ)

Ясно. Те, что стояли в карауле первыми, окончив смену, наглотались живой воды, оборотились зверьми и кинулись на только заступивших в караул. Беда. Сколько еще берсерков в княжествах сегодня приняли белену, охраняя народ от дебоширов, разгулявшихся в праздник Равноденствия? Не зная, что отныне сами стали самой страшной опасностью.

В светлицу ввалились заляпанные сажей и кровью стрельцы.

– Пожар! Ваша светло… – лица у них вытянулись лошадиными мордами.

Да, беда пришла, откуда не ждали. Защищая княжий терем от прущих с выселок бешеных и обезумевшей толпы, стрельцы проморгали опасность изнутри.

Княгиня беспомощно обернулась к Цикуте. Видно, что ничего толкового ждать от нее не следовало. Цикута выбранился, куда грязнее, чем позволял себе Одолен, и исподлобья уставился на стрельцов. Уже зная, как воспримут служивые приказы омеги. Точнее, не воспримут.

– Трубите тревогу! Выстройте цепочку передачи воды из Сумеречки. И, коли требуется, подвозите воду на дровнях. Коней можете взять из княжеской конюшни, дозволяю! Перво-наперво тушите дома. Мостовые заснежены, не сгорят, даром что истлеют.

– Э-э, – стрелец неуверенно покосился на не подающего признаков жизни Великого князя.

– Выполняй! – скомандовал Одолен. Стрельца как ветром сдуло.

Цикута так скривился, что Одолен сразу понял – должную благодарность за помощь он не дождется. Княжич перевел взгляд на второго стрельца.

– Что еще?

– На нас напали, Ваша милость. С выселок. Бешеные. Мы закрыли ворота в город, а с крепостной стены расстреляли зараженных.

Одолен прикрыл глаза. Бешеных было всего с полдюжины. Выцепить их в толпе не легче, чем иголку в стоге сена. Страшно подумать, сколько безвинных там сейчас полегло от шальной стрелы.

– В пределах городских стен толпу угомонили судари опричники. Но теперича у нас полстолицы покусанных, то бишь с бешеницей. И все, как один, ломятся к волхвам, живую воду спрашивают. Того и гляди, до воровства и разорения докатятся! Что прикажете, Ваша милость?

Цикута сокрушенно уронил голову и потер кистями глаза.

– Казна не потянет такой долг перед волхвами, но делать нечего. Извести волхвов, пусть раздают живую воду за так. Им потом казна возместит…

– Нет! – снова рявкнул Одолен, холодея. – Нельзя! Никому не давайте ни живой, ни мертвой воды! Она отравлена! От нее отныне дичают!

Снова повисло молчание. Стрелец с ужасом от осознания произошедшего вытаращился на туши медведей, усеивающих светлицу. Княгиня прижала к себе княжон и тихо заплакала. Цикута на каблуках развернулся к Одолену, недобро прищурившись.

– Что вы сотворили с целебными водами, рогатые? – с обманчивой лаской поинтересовался княжич, играя желваками. Но не дал Одолену оправдаться, махнув рукой, приказывая молчать. И снова развернулся к стрельцу. – Разгоните народ. Велите им промываться золой. У волхвов выставите караул. И немедля разошлите соколов во все концы света! С черной вестью, что отныне целебные воды отравлены и вызывают одичание. А по миру идет бешеница. И отыщите наших гостей! Коли они еще живы, дай-то бог. Созываем вече.

9 Вече

Первый весенний месяц,

ветхая неделя

Сумеречное княжество,

Тенёта

Над столицей одиноко бил вечевой колокол. Протяжный, тоскливый звук.

Колокола на звонницах смолкли. То тут, то там раздавался чей-то плач. По улицам татями бродили люди, в телах на мостовых пытаясь отыскать, и мечтая при этом не найти, родичей.

Мимо вышагивали полки стрельцов. Опричники отлавливали пострадавших и раздевали, выискивая укусы.

Зараженных под конвоем препровождали в нарочно оборудованный для них странноприимный дом. То бишь богадельню, где волхвы и знахари заживляли их раны и промывали желудки раствором золы.

В купеческой слободе дымились избы и лавки. Те, пожар в которых удалось остановить. В воздухе повисла удушающая вонь гари и спекшейся крови, как неделю назад в Холмогорах.

Ночь кончилась, и на востоке розовеющей кромкой неба заявляла о себе заря. Над выселками, по сей час отрезанными решеткой ворот, кружило воронье, оглашая округу хриплым граем. О судьбе местных жителей оставалось лишь гадать. Разведку туда покуда не пускали. Боялись.

Одолен глядел на полуразрушенный город через оконце-продух, пока в горнице собирались пережившие эту ночь князья со сворами бояр и дворян, созванные на вече. Откуда-то приволокли уцелевший стол, за которым столпились вожаки стай.

Во главе стола – Великая княгиня Чернобурская и Цикута. Оба не успевшие (или нарочно не пожелавшие) переменить платья, изгвазданные чужой кровью.

Подле них (отчего у ирбиса Одолена чесались клыки), князь Ревень Серысь. Почерневший от горя. Трое из шести его сыновей, да с первенцем в придачу, были укушены берсерками-медведями, испили живой воды и одичали. Одного в горячке боя зарубили свои же. Двое пропали в переполохе. На их поиски отправили ищеек из опричников.