Преданный друг (СИ)

Она снова зарыдала, и Лаврик встал и снова начал расхаживать туда-сюда, не зная, что сказать.

То, что они натворили, было ужасно. Отвратительно. Мерзко. Но как бы то ни было Ника была права: они были виноваты оба. Они и осознание конца целого периода их пока еще такой короткой жизни, они и неясная тоска по близкому человеку, которого вот-вот потеряют, они и алкоголь, разогревший кровь… А когда все кончилось, и они оба поняли, что наделали, реальность окатила их холодом сильнее любого дождя.

— Он не простит нас, — прошептала Ника себе в колени. — Я бы себя не простила.

— Ты любишь его. — Лаврик не спрашивал.

— Больше всего на свете… — Она заталкивала, заталкивала в себя новое рыдание, и повернула голову, чтобы посмотреть на Лаврика, только когда у нее это получилось. — Вот только я изменила ему, Лаврик. Я предала его, и когда он позвонит мне, я скажу…

Но он уже подскочил к ней и перебивал, ухватив за плечи и зло, безумно тряся:

— Мы не должны признаваться! Не должны, поняла меня, и мы не скажем! — Ника попыталась что-то сказать, но он не позволил, затряс еще сильнее, почти пугая ее своей яростью и болью. — Нет. Нет! Этого больше не повторится. Это была ошибка, о которой жалеем мы оба, но это былаошибка!

— Лаврик…

— Ты думаешь, я не чувствую себя предателем? — выкрикнул он ей в лицо. — Думаешь, я не знаю, что я наделал?

Лаврик бессильно зарычал, отпустил Нику, широкими шагами отошел к окну, яростно дергая себя за всклокоченные волосы. Обернулся.

— У тебя и Егора впереди долгая жизнь вместе. Вы любите друг друга, и мы не можем позволить… — он заскрипел зубами, — этомувсе разрушить. Мы должны забыть и… просто двигаться дальше.

— Дальше? — выдохнула она, глядя на него широко раскрытыми глазами и не веря, что он предлагает имобман. — Я не смогу, Лаврик, я не сумею!

— Тогда представь свою жизнь без Егора, — жестко сказал тот, и Ника задрожала. — А еще лучше представь его лицо, когда ты скажешь ему, что мы глупопереспалина выпускном, но очень, очень об этом сожалеем и просим нас простить!

Егор не простит ее, Ника знала.

Она разобьет его сердце этим признанием, а он разобьет ее сердце презрением, которое наверняка хлынет из его глаз, и словами, тихими и спокойными, потому что Егор никогда не повышает голоса, но меткими и жестокими, потому как после такого он вряд ли захочет с ней даже когда-нибудь заговорить.

…И тогда она просто умрет. Запрется в комнате, перестанет есть и пить и в конце концов исчезнет, заставив свое сердце остановиться, потому что оно больше никого и никогда не сможет так полюбить.

И Ника согласилась сделать так, как сказал Лаврик.

Через три недели она поняла, что беременна.

Через неделю, до синевы обкусав губы, она все-таки решилась сказать Лаврику, и когда постучала в дверь его дома, он открыл… и все понял без слов.

— Ты уверена? — только и спросил, вцепившись в дверную ручку смуглыми пальцами и неосознанно разглядывая Никин живот.

— Не волнуйся, Лаврик, никакого ребенкане будет, — сказала Ника твердо, хоть внутренне и обмирала при мысли о том, что в ней будут ковыряться страшными железными когтями безразличные врачи. — Я пришла, потому что… я же не могу пойти к твоей маме, и мне нужен кто-то, кто сможет отвезти меня в Бузулук, в больницу, и потом заб…

— Нет! — Он вышел из дома и хлопнул дверью так, что задрожали стекла; лицо его покраснело от гнева, черные глаза метали молнии. — Ты этого не сделаешь, я богом клянусь, Ника, я тебе этого не позволю!

Она разом растеряла всю свою решимость и начала что-то беспомощно бормотать, путаясь в словах и аргументах, но Лаврик затащил ее в дом, усадил за стол в кухне, и, шагая туда-сюда из угла в угол, заговорил:

— Никаких абортов. Никаких! Это небезопасно! Ты можешь вообще потом больше никогда не родить!.. — Он махнул рукой, будто разрезал воздух; она настороженно за ним наблюдала. — Ч-черт, это и мой ребенок тоже! Ты не имеешь права принимать такие решения одна!

— Я ни к чему тебя не принуждаю, — сказала Ника тихо, сжимая на коленях холодные руки. — Даже если я не сделаю аборт, даже если даже я оставлю… — ее сердце споткнулось, — его, я буду воспитывать его сама.

— Не будешь, — отрезал Лаврик, останавливаясь перед ней и качая головой. — Я рос без отца, Ника, я знаю, что это такое. Я не позволю себе стать подобием моего папаши-ублюдка и сбежать от ответственности за свои поступки… Мне маминых слез хватает. Я не выдержу еще и твоих.

Он помолчал, желваки ходили ходуном на его челюсти, и Ника видела, с каким трудом ему даются слова, что он ей сейчас говорит. И все же следующих слов она не ожидала.