Недовольная своей стрельбой, Екатерина раздражённо сказала:
— Скажи Шувалову, что его уральцы разучились ружья делать. — Она повертела красиво инкрустированное ружьё, пожала плечами. — Презентовали игрушку на загляденье, а из трёх выстрелов — три мимо.
— Может, руки дрожат или глаз застит, всё ведь читаешь, — беспечно предположил Орлов.
— Это тебе фрейлинки застят, — ревниво одёрнула его Екатерина и, повернувшись к оружейничему, повелела: — Семён Андреевич, дай-ка моё старое. — Взяв ружьё и едва приложившись, выстрелила, и тут же сквозь голубую кисею расходящегося дыма мелькнул красный флажок. — Ну, — обернулась царица к Орлову, — глаз ли виноват?
— Тебе генералом быть, — мигом подольстился тот.
Она пожала плечами:
— Я командую генералами... Зови-ка Ванечку Шувалова на завтра.
Орлов, опустившись рядом с креслом, взял в рот пожухлую травинку.
— Он, мать, в заводском деле ни хрена не смыслит, за красивую бабу, намалёванную итальяшкой, любую домну отдаст.
Екатерина нахмурилась:
— Коли так, изъять в казну все оружейные заводы. Вели указ подготовить.
— Взбеленятся Шуваловы, — мотнул головой Орлов, — а за ними чуть не половина родовитых.
— Не чужое, своё беру! — Екатерина стукнула кулачком по подлокотнику. — Воровски присвоил те заводы покойный Пётр Иванович, хотя, не в пример этому, к цейхмейстерскому делу всерьёз относился. А вы все только казну грабить горазды да в карты играть. — И слегка остыв, добавила: — А Ванечке Шувалову дам должность президента Академии художеств, он в этом деле понимает. Вот и не будет в обиде.
— Воинственна ты сегодня, жёнка, — обиделся Орлов.
— Зато ты тих и смирен. Поручая тебе артиллерийскую справу, надежду имела — своя рука, а на деле только медь да порох изводим. Война приспела, а мы шуваловскую секретную пушку на заводах так и похоронили.
Григорий сразу озаботился:
— Думаешь, зачнут турки?
— Уже и посла нашего в крепость посадили, а это верный знак. Завтра военная коллегия, объявляем срочный набор рекрут и передислокацию войск на юг. — Екатерина вдруг прищурилась, вглядываясь вдаль. — Кто-то скачет к нам?
— Катька малая кажись...
Дашкова, быстрая и бесцеремонная, оставив коня пажу, приблизилась, поцеловала в щёку Екатерину, небрежно махнула на стол с оружием:
— Не надоело палить?
— Скоро на зайцев... Я и тебя приохочу.
Добродушный тон обманул Дашкову, и она сказала:
— Нет, Като, оружие проливает кровь людскую, а её и так есть кому проливать... Я хочу иметь и совесть и руки чистыми. — Говоря, она отгородилась от стола ладошками.
Екатерина поджала губы, глаза её сузились.
— А ты, Катенька, иногда думай, о чём говоришь. Я за такие твои слова и обидеться могу.
— Дело твоё, — всё ещё не понимая, что играет с огнём, ответила Дашкова. — Но я была бы плохой подругой, ежели б таила от тебя свои мысли.
— Да ты, никак, упрекаешь меня, Екатерина Романовна? — удивилась императрица.
— Я не могу примириться, Като. Не успела ты сносить траурный наряд по Петру Фёдоровичу, чья смерть — загадка, как произошло убийство бедного Иванушки. И вот новая жертва — Мирович. Ведь ты утвердила приговор и, говорят, отказала в прошении о помиловании, хотя и обещала...
— Кому? — Острый ум Екатерины был начеку, не зря подозревала подругу в организации визита Поликсены.
— Говорят... — замялась Катенька, покосившись на молчавшего Орлова, — невеста его была у тебя...
— Кто говорит? — дожимала Екатерина.
— Молва идёт, — безразлично проговорила Катенька и отвела глаза.
Екатерина быстро глянула на Орлова, тот, поняв, мгновенно испарился. Императрица выпрямилась в кресле, откинувшись на резную спинку, — стала выше, величественнее, строже. Молча смерила Дашкову жёстким взглядом, отчеканила:
— Дорогая княгиня, я терпела вашу наивность и горячность, оправдывая молодостью, но я не потерплю холодного лукавства. Я не имею желания знать о твоём участии в судьбе — а значит, и в заговоре — Мировича. Шешковскому хватит и часа, чтобы свести концы с концами... Да, у меня была Пчелкина, эта лживая телушка, и пусть скажет спасибо мне, что я отвела её от плахи. Политика не есть ваше дело, княгиня Дашкова. Рекомендую выправить паспорт и отбыть на некий срок за границу, чтоб не было хуже.
Хотя в голосе царицы прозвучала прямая угроза, упрямая Катенька твердила своё:
— Я горячо люблю тебя, Като, и потому скажу правду. Когда мы возводили тебя на престол...
— Вы? — холодно посмотрела на неё Екатерина. — Кто — вы?
— Мы все, молодые... Мы верили, что просвещённая монархиня, единомышленница Вольтера и Дидро, будет и в делах своих мудрой и человечной, что тирания уступит место справедливому правлению коллегий... — Она внезапно замолчала, с испугом заметив, как побледнела императрица.
Екатерина сквозь зубы потребовала:
— И что же?
— Ты к принципам учителей своих небрежна, тиранствуешь на троне, — скороговоркой выпалила Дашкова.
Екатерина, всё ещё держа себя в руках, почти спокойно ответила: