Преданный и проданный

— Желаю вашему императорскому высочеству лёгких родов, к вящей радости её величества и в утеху великому князю. Дай Бог наследника престола. — С тем и удалился.

— Ложитесь, ваше высочество, здесь, — предложила Дершарт, подводя Екатерину к кровати, стоящей посреди комнаты.

— Нет, нет, любезная, подушки надо перенести сюда. Роженица должна лежать головой к закату.

— Найн, — запротестовала немка. — Здесь ужасный сквозняк. Видите, две двери напротив, а третья в ногах.

— Голубушка, ежели лечь плодом к восходу, младенец, что мотылёк, на свет выпорхнет. — Грубо оттолкнув акушерку, Шувалова уложила Екатерину, как хотела.

Та, закусив губу, стонала, а потом, не выдержав суеты, крикнула:

— Пустите же лечь!..

— А ты не кричи, голубушка, не лютуй, а то наследник, не дай Боже, с изъяном будет... Добротой Бог наделяет в час рождения, от матери берёт и дитяти передаёт.

Глядя на Мавру, можно было предположить, что Богу нечего было передавать от матери при её рождении. Екатерина с тоской смотрела на голые стены, обтянутую чехлом люстру, три настенных бра, тоже накрытых на зиму белыми кульками.

Потолок вдруг сорвался и пошёл кругом. Екатерина немо, по-животному, закричала и закрыла глаза.

Сознание мерцало: то пропадало, то появлялось. Наяву ли, в воображении, она увидела склонённые над собой лица — безобразный и сердитый лик Мавры и добродушное лицо акушерки.

— Ты ори, не стесняй себя, родится наследник — воителем будет...

— Дышите глубже, ваше высочество...

На миг — было, не было? — явился лик Елизаветы. Приблизившись, крикнула:

— Наследника, слышь, наследника! — И исчезла.

В тумане проплыла бледная плошка, испятнанная оспинами, два больших водянистых глаза. Князь, по обыкновению, кривлялся, высунул язык. Нет, это не Пётр, и никакая не плошка, кто-то пронёс чепец из ткани в горошину и с алыми ленточками по краям... Почудилось или было — сквозь мглу проступило лицо Сергея...

— О, Серж, мне больно, дай твою руку...

Но Серж молчал, потом растворился в воздухе. Дершарт спросила:

— Вы что-то сказали, милочка?

— Нет, нет... — Екатерина осмотрелась — больше в комнате никого не было. Потолок, стены, большое зеркало в оправе — всё поплыло. Накатила боль, и Екатерина закричала, уже не сдерживаясь.

Акушерка, приподняв её, сказала:

— А теперь, девочка, идём на пол, кажется, началось... Боже, какая грязь, какая пыль. Сюда, сюда, на простынь... Пусть будет мотылёк...

Екатерина, закрыв глаза, вертела головой и стонала.

За дверью кто-то спросил:

— На сколько персон накрывать?

Ему раздражённо ответили:

— На сколько, на сколько, чай, как всегда. Спрашиваешь, дурак, мать твою...

— Завсегда так, — отозвался плаксивый голос. — «Мать твою» да «мать твою», а мне потом по морде...

— Утихни, а то счас...

Коловращение стен и потолка остановилось, всё стало меркнуть. Вот оно!..

— А-а-а!..

Акушерка держала за ножки ребёнка и шлёпала его по попке. Малыш довольно громко пискнул. Дершарт просияла:

— Мальтшик, крикун, слава Богу... Пойду порадую. — Окинув младенца пелёнкой, она выбежала из комнаты, забыв притворить дверь.

Порыв ветра, влетев, поднял пыль, растрепал оконные шторы, подхватил угол простыни, на которой лежала роженица, и прикрыл наготу, затем, хлопнув створкой, улетел дальше, вторя свистом пению флейты.

— Спасибо, — прошептала Екатерина и, обессиленная, повернувшись на бок, уснула.

Флейта насвистывала бодрый марш.

17

— Виват наследник! — провозгласила Елизавета.

— Виват! — отозвались придворные.

Оркестр грянул туш, после троекратного музыкального залпа перешли на государственный гимн. «Гром победы, раздавайся, веселися, храбрый росс...» — Виват наследник! — Елизавета сделала знак платочком Шувалову, не тому, фавориту, а его старшему брату, вице-канцлеру Петру Ивановичу, тот, в свою очередь, подал знак кому-то ещё, подняв перчатку, и ударил пушечный залп, через паузу ещё и ещё. Издали донёсся троекратный ор войск — «Ура! Ура! Ура!..»

Капельмейстер взмахнул палочкой, и пошла лихая мазурка.

Елизавета хоть была и грузна, но грацию и стать по-прежнему сохраняла. Красавец Ванечка Шувалов вился вокруг неё, вытворяя немыслимое. За ними, всяк на свой манер, танцевали придворные.

Пётр водил вокруг себя Воронцову Лизку, состоявшую из одних округлостей, которые не в силах были скрыть ни ленты, ни фижмы, ни шарф.

И снова залп, залп, залп, взрывы «ура!».

Екатерина открыла глаза и вздрогнула от близкой пальбы. День догорал, и тяжёлая синь за окном колебалась сполохами. Ей было холодно, она попыталась подняться, но не смогла, лишь потянула на себя простыню.

— Пить… — Прислушалась, но никто не откликнулся. — Есть кто-нибудь?.. — Молчание. В комнату долетели звуки музыки. — Контрданс, — прошептала Екатерина и обессиленно откинулась на матрац.

— Ввечеру быть машкераду! — возвестила распаренная от танцев Елизавета. — Виват наследник!

— Виват! Виват! Виват!

На площади перед дворцом гулял народ вокруг бочек с водкой и вертелов, на которых жарились туши. Били винные фонтаны, подсвеченные огнём. Звёздным дождём рассыпался фейерверк.