Преданный и проданный

— А ты, матушка, полюбопытствуй у начальника Тайной канцелярии. — Лисья улыбка окрасила лицо советницы Воронцовой. — Депешку-то он послал Апраксину: матушка, мол, безнадёжна, поостерегись усердства, коль взойдёт на трон Петрушка, наплачешься за урон королю прусскому. Ну, Апраксин бросил обозы и побег...

— Выходит, гибели моей желали? — Елизавета сжала карты колодой.

— И ещё доводят, что замыслил вместо Петруши на трон возвести Екатерину, обвенчав с узником Иванушкой, а Петра Фёдоровича с Павлушкой, ейным сыном, в Голштинию отправить, пусть, мол, родовым правит.

— Может, брехня? — с надеждой сказала Елизавета.

— Готова крест целовать... Старый лис соглядатая заслал в Шлиссельбург, дабы Иванушку беречь, да не знает, что то — мой человек.

— Выходит, перехитрила русская баба шведского стратега?

Елизавета одобрительно засмеялась, комитет дружно поддержал, обнажив кто зубы, а кто остатки оных.

«Министр иностранных дел» решила подлить масла в огонь:

— И ещё сказывают, Екатерина с Апраксиным в переписке.

— То ведомо, — сухо оборвала её Елизавета. — Значит, так: Понятовского домой, Екатерину перевести на жительство из Раненбаума в Петергоф, подале от голштинцев, и накажи гетману, чтоб берегли пуще глаза, особливо от иностранцев, в Раненбауме караулы удвоить. Расшалился не в меру Петруша... Кой праздник ближайший у нас, Карловна?

— Рождество Пресвятой Богородицы.

— Надобно мне, с силами собравшись, совершить парадный выход на моление в Казанский собор, явиться народу, а то, вишь, хоронят меня. Нет, господа, мы ещё дадим дыму!..

— А насчёт узника? — напомнила Мавра.

— Беречь пуще глаза... Господи Боже милосердный, спаси и помилуй убогого...

Шувалова не утерпела:

— Может, насчёт Бестужева...

— То моё дело, — оборвала Елизавета. — Обер-прокурора ко мне.

2

Начальник Шлиссельбургской крепости князь Чурмантеев стоял, прислонясь к стене, в ожидании, пока узник окончит трапезу. Аристократического в князе, прямо скажем, было негусто. Разве что аккуратно оправленные подусники да тщательно ухоженные усы, а так — солдат солдатом. Костист, широколиц, носат. Мундир хоть и гвардейский, но заношенный, капитану следовало б одеваться и поприличнее.

Узник, тщедушный и долговязый, одетый в нательную холщовую рубашку, обросший длинными, хоть и тонкими волосами, с лицом, опушённым редкой и неопрятной растительностью, выглядел подобно цветку, выросшему во тьме подвала — худосочному и белёсому. Бросая по сторонам жадные взгляды, он ел хищно, охватив миску ладонями, и при этом не то урчал, не то бормотал невнятицу. Вылизав миску, принялся скоблить дно ложкой. Чурмантеев ласково проговорил:

— Будет уж, Иванушка, а то миску продырявишь. Давай посуду. — Узник протянул князю миску, а ложку, словно бы невзначай, сунул за пазуху. — Не дури, отдай.

— Циво отдай? — Узник глянул на Чурмантеева искоса, хитро улыбаясь и застенчиво пряча глаза. Детская шепелявость совершенно не вязалась с обликом взрослого мужчины. — Вись, нету, нетути...

— Не дури, не дури, Иванушка. Не велено иметь тебе предметы, коими вред себе сотворить можешь. Давай ложку.

— Нету, нету, нетути, — запел Иванушка, разводя по-детски ладошками.

— Будет играться, слышь.

— Тю-тю...

— А вот счас пристав с палкой придёт, будет тебе тютю, — начал сердиться Чурмантеев.

— Не надо пристава, дяденька, бить будет... Больно, ох больно, — заскулил Иванушка, но ложку с готовностью вернул.

— Никто тебя не тронет, не бойсь. — Чурмантеев погладил узника по редким волосам. — Только начальство слушай.

— Можно войти?

И Чурмантеев и узник вздрогнули — сквозь дверь протиснулась Поликсена.

— А вы... — растерянно пробормотал Чурмантеев.

— Я кафтан Безымянному подладила, надо бы примерить.

— Уйдите, уйдите! — замахал руками Чурмантеев. — Сюда не положено...

Но Поликсена уже вошла, и узник бросился к ней, подполз на коленях.

— Мати Пресвятая Богородица ангела прислала, ангела. Дошла молитва! Ангел прилетел, ангел...

Чурмантеев вовсе растерялся. Схватив кафтан узника, отбросил в сторону и стал поднимать коленопреклонённого Иванушку, но тот обвис кулём и бормотал:

— Ангел, ангел...

Она смотрела на узника и что-то шептала, может быть, молитву, а он норовил прикоснуться к краю белого платья.

— Да уйдите же вы! — гаркнул Чурмантеев. — Не велено!

На крик вбежал пристав Власьев.

— Убери её, — приказал Чурмантеев, но Поликсена уже выскользнула. — И чтоб впредь не пущать!

— Я, ваше превосходительство, думал...

— Думать не твоё дело. Исполнять!

— Слушаюсь! Там, ваша светлость, гонец из Петербурга, вас ожидают.

Иванушка, стоя на коленях и подняв глаза к небу, молился страстно и истово.

Чурмантеев, запыхавшись, вбежал в помещение гауптвахты. Навстречу ему, отделясь от окна, шагнул начальник Тайной канцелярии Шувалов.

— Ваша светлость! Что же без предуведомления?..