Предатель. (Не) его семья

– Елена Эдуардовна, это Паша, у Миланы начались роды, через пятнадцать минут, мы будем у вас, – надломленным голосом произносит мужчина, распахнув свои чёрные глаза.

Не знаю, что ответила Елена Эдуардовна Паше после его краткого описания моего состояния, но в следующею секунду лицо мужчины исказилось гримасой страха, а следом он вскочил на ноги, и как можно аккуратнее поднял меня на руки. Как бы не желала его оттолкнуть, сказать, чтобы отпустил, понимаю, что именно он сейчас может помочь мне и нашему сыну.

Всё остальное потом, сейчас главное малыш.

– Потерпи, – только и повторял мужчина, неся меня из квартиры в лифт, а следом на улицу, и укладывая на заднее сидение своего внедорожника.

Его трясёт в то время, как меня скручивает от боли и обдаёт липким страхом, потерять малыша. С каждой минутой становится хуже, кажется, боль стала постоянной, малыш стал всё меньше шевелится.

– Я не могу его потерять, не могу, – шепчу в никуда.

– Всё хорошо, держись родная, – доносится с водительского сидения, Паша сам ведёт машину, что происходит на моей памяти впервые, всегда с водителем и охраной.

Его слова совсем не утешают, не хочу слышать его голоса, видеть его! Это он виноват! За что? Почему так? Кто на самом деле Алина? Кружат мысли через туман, что окутывает сознание. Я чувствую, как меня стремительно покидают силы, стараюсь держаться в сознании, руками обнимаю живот, в котором притих малыш. Боженька, помоги нам! Спаси мою крошку!

– Милаш, милая! Открой глазки, прошу, родная! – что через толщу воды, слышу голос Паши.

Вот за что ты так со мной, любимый?

– Мммм, – срывается с губ, когда меня скручивает очередная схватка.

Как страшно и больно! А ещё мы едем почему-то очень долго, или же это мне так кажется, ведь клиника Елены Эдуардовны совсем рядом, десять минут на машине.

– Милана открой глаза! Открывай, не смей отключаться, держись любимая! Мы почти приехали, – гремит голос мужчины, от его «любимая» сердце колет, словно в него вонзили самый острый нож, из глаз новым потоком прибавились слёзы.

– Нет, – через силу качаю головой, – не любишь, – говорю с рыданием.

– Терпи родная, – явно не слыша моих слов, продолжает Паша, – всё Милаш, приехали, – кричит следом и машина останавливается.

Паша не успел ещё выбраться из машины, как задние двери открылись, с двух сторон появились люди в белых халатах.

– Вытаскиваем, аккуратно, – раздаётся голос Елены Эдуардовны, – Милана держись, держись девочка, сейчас мы вам поможем…, Паша отойди, ты только мешаешь.

– Я сам, дайте я сам…

– Павел отойди!

– Убери к хренам свои руки, пока я тебе их не переломал!

Я не вижу, что происходит, прикрыв глаза не могу их открыть, только слышу и чувствую, как меня вытаскивают из машины.

– Чёрт, слишком много крови, в операционную, срочно! – холодно командует мой доктор.

– Спасите, его, прошу, – еле размыкая губы, прошу врача.

– Спасём, ты только держись, Милана, разговаривай со мной, слышишь? – меня хлестать по щекам, везут на каталки, слышу, как шуршат колёсики по земле, – расскажи, как так получилось, плохо стало резко или было недомогание с вечера? – задаёт вопросы Елена Эдуардовна.

– Нет, резко, – говорю, а в голове гремит голос Паши, и его слова о их с Алиной ребёнке, которого она убила.

Сделала аборт?

Рассказывать женщине из-за чего всё случилось не собираюсь, не нужно посещать чужого человека в такие вещи.

Не сестра она ему! Такая же как я, или же жена? Если так, то теперь понятно его редкое появления, вечные командировки, и это «ПАПА». Боже. В каком обмани я жила, он столько врал, а его мать? Она же всё знает!

– Туда нельзя, Павел, здесь жди!

Да-да! Не пускайте его!

– Давление низкое, большая кровопотеря, в приоритете мать, или оба? – раздаётся басовитый мужской голос.

– Ребёнок, – резкий ответ от Елены Эдуардовны.

– Сбрендила? – вновь мужчина.

– Толя, делай то, что тебе сказано, сначала спасаем ребёнка, а уж потом…, если конечно вытянет…

– Ну как знаешь, если что, я не при делах, сама будешь расхлёбывать, – перебивает мужчина моего доктора.

– Нечего будет расхлёбывать, приступаем, – командует женщина и меня с каталки перекладывает на что-то высокое, и укладывают на бок.

– Только не шевелись девочка, нужно обезболить, – хруст ножниц и ткани, и мою спину смазывают чем-то холодным.

А дальше моё сознание то меркнет, то вновь возвращается. Расплывчатые силуэты, протяжные голоса, слов не разобрать, голова кружится, боли нет, но до жути плохо и страшно. Всё длится ровно до того момента, как моих ушей касается тоненький посторонний звук, словно маленький котёнок мяукнул. Но это не котёнок, и не мяуканье, это мой малыш, мой сынок. Жив! Его спасли!

Это последнее, что смогла услышать и понять, а дальше темнота, тревожная и ледяная.

ПАВЕЛ