Предатель Ты врал мне годами (СИ)

Прикладываю телефон к уху и придаю голосу привычную беззаботность. Богдан косится на меня и вываливает оливки в стеклянную чашку с рукколой и черри.

— Привет, доча, — голос у папы ласковый и тихий, — как ты?

— Хорошо, — закрываю глаза, и по щеке скатывается слеза. — Вот ужин готовлю.

Светка с Андреем придут...

Молчание на несколько секунд, и затем следует обеспокоенные слова:

— Голос у тебя какой-то... расстроенный...

Точно сейчас выпущу из себя всю обиду и слезы. И мне все равно. к черту Богдана и его отца. Они лжецы. В достижении своих подлых целей они пойдут на все, и даже на то, чтобы оклеветать моего отца.

— Неужели с Богданом поссорилась?

Замираю.

Открываю глаза.

Я уловила в голосе отца вместе с тревогой что-то нехорошее. Что-то меня в его вопросе царапнуло холодным когтем настороженности.

Богдан отставляет пустую банку оливок, и разворачивается ко мне. В ожидании вскидывает бровь.

— Нет, не ссорились, — отвечаю я и крепко сжимаю смартфон, — он мне сейчас с ужином помогает...

А после я ставлю звонок на громкую связь.

Я не могу, объяснить, почему я так поступаю, но я почувствовала в отце липкую ложь. Он звонит не для того, чтобы узнать, как я, а для того, чтобы услышать плохие новости.

Он ждал, что я расскажу ему о Доминике. Расскажу, и... Дальше что? Свекр был прав?

Отец бы начал грызню с адвокатами за половину материальных благ, которые причитаются мне, как жене морального урода?

— Приветствую, Константин, — Богдан ловко выхватывает нож из стойки и тянется к фиолетовой луковице, — как вы?

Мой папа молчит, наверное, около минуты.

Явно, не ожидал того, что я сыграю другую карту в его игре. Богдан за одно движение снимает кожуру с луковицы.

— Да... Все хорошо, — наконец, сдавленно отвечает папа, — вот позвонил, чтобы...

— Чтобы? — спрашивает Богдан.

— Чтобы услышать голос дочери, — тихо говорит папа, — соскучился. И волнуюсь.

Поздний срок, все-таки... — смеется, — вдруг, родила?

— Нет, еще не родила, — хмыкаю я и накрываю лицо ладонью.

Хотя могла.

Мой отец связан с появлением Доминики?

Это он постарался, что она появилась именно сейчас?

— Пап, потом поговорим, — я продолжаю держать голос в тональности беззаботной домохозяйки, — меня курица ждет. Я должна будущего зятя хорошо накормить.

Я сбрасываю звонок и отворачиваюсь от Богдана к окну. Прижимаю пальцы к губам и медленно выдыхаю.

Папа решил, что пора с семьи Абрамовых содрать то, на что он давно слюни пускал?

Теперь понятно, почему он однажды с наигранным жутким смехом пошутил:

— Я так-то тоже не пальцем деланный, и на моей улице будет праздник.

И это был ответ на новость, что Богдан добился очередного успеха в переговорах с иностранными инвесторами, которые готовы вложится в строительство элитного поселка.

Так вот какого он праздника ждал. Моего развода и раздела имущества?

Или я надумываю и ошибаюсь?

Вздрагиваю, когда шею обжигает горячий и влажный выдох:

— Удивляешь, Люба.

Глава 27. Я не буду это терпеть

Я не моргаю, окаменев под теплыми губами Богдана, который целует меня в шею.

— Не трогай меня...

— Ты моя жена.

Меня всю передергивает от его шепота, в котором я улавливаю хрипотцу возбуждения. Какое же он чудовище.

Неуклюже разворачиваюсь к Богдану.

— Ты отвратителен, — говорю я ему и взгляда не отвожу.

В его глазах пробегает темная тень.

Вспылит?

Накричит?

Опять закидает угрозами?

— Я знаю, — отвечает он, и от его честного ответа я теряюсь.

На несколько секунд в его взгляде нет насмешки, злости или агрессивного вызова.

Это те глаза, в которые я однажды влюбилась, но Богдан моргает, и мимолетная искренность исчезает.

Следом меня накрывает волна сильной тошноты. Я кидаюсь к раковине, и меня будто выворачивает наизнанку, но Богдана это не смущает.

Он прячет курицу в духовку и невозмутимо шинкует фиолетовую луковицу на тонкие кольца, которые затем отправляет в миску с салатом.

Что будет с моим отцом?

Если он действительно связан с появлением Доминики и науськал ее раскрыть всю правду о папуле, то Богдан его накажет.

Серьезно накажет, ведь он учился у своего отца, который за неосторожные слова может привести сильную и уважаемую семью к краху.

Папа рискнул и подставил под удар не только меня, но и внука в моем животе, поэтому вряд ли ему все спустят с рук и только пожурят за щечку, что так нельзя поступать с Абрамовыми.

— О чем задумалась?

И мне не об отце надо думать, а о себе. Я должна сейчас выйти из ситуации с наименьшими потерями.

— Ты же понимаешь, — смываю со стенок раковину ошметки своей рвоты, — я не смогу быть с тобой после всего этого...

Я говорю без агрессии и обиды.

Это удивительно. Сначала мне казалось, что я могу умереть от эмоционального взрыва, а теперь мой голос — спокоен и тверд.

Я понимаю, что выживу и что жизнь продолжается, а паника с истерикой — плохие товарищи в беседе с Богданом.

Они его раздражают и злят, а со злым Богданом я ничего не добьюсь.