Предателей казнят без приговора

Все происходило быстро, совсем не так, как в кинофильмах про войну. Точнее, так же, но в ускоренном темпе. Эдгар упал в кусты, пополз, обдирая в кровь колени, быстро-быстро. Если русские захватят его, то вполне могут, наплевав на аккредитацию, и с ним вот так вот, сапогами и прикладами… Он больно врезался лбом в ржавое, огромное корыто-ванну. И сразу шестым чувством понял – это спасение! Из последних сил господин композитор приподнял тяжеленную железяку и юркнул под нее. Прошло не более десяти минут, и он услышал громкую русскую речь.

Он слышал лишь отрывочные фразы, не вникая в их смысл. Главное, чтобы не подняли корыто. КОРЫТО НЕ ПОДНЯЛИ… Эдгар все сильнее и сильнее вжимался в грязную, непросохшую под корытом землю.

Шаги он ощутил не столько слухом, сколько телом: дрожала земля. Кто-то подошел совсем близко. Кто-то большой, тяжелый, с уверенной, твердой походкой. Остановился. Эдгар затаил дыхание. Неизвестный человек пнул ванну-корыто, Эдгар зажмурил глаза. Эти секунды (как ни банально это сравнение!) стали для господина композитора вечностью. И тут он услышал… Этого не могло быть!!! ТА ПЕСНЯ… Ее пел русский, а сочинила Расма. Только она могла ее сочинить. Нет, это уже какое-то сумасшествие! Прошла пара секунд, и Эдгар понял, что все вполне реально – русский в составе боевой группы выполнил боевую задачу и теперь присел отдохнуть на корыто. А под корытом валяется он, Эдгар. Русский напевает песню, Эдгар лежит, вжавшись в грязь.

Часы остановились, да и под корытом все равно было не разглядеть стрелок. Сколько времени прошло, как русский перестал петь и поднялся с «завалинки-корыта», Эдгар не знал. Но не меньше суток, это точно. Выбравшись из-под корыта в утренней ранней тишине, Эдгар рванул вперед как можно быстрее и дальше. По дороге он спотыкался о бурые, окоченевшие тела. Сам был в бурых и черных пятнах… Из России он сумел вырваться, не прошло и двух суток. И только когда подошел к зеркалу, увидел свою белую голову.

Вот и все.

Остаток ночи я не спала. В голове стояла какая-то дикая пустота… Музыки больше не было, точно я оглохла после «фейерверка» Эдгара. Нет, не просто оглохла, как будто я родилась глухонемой и ни разу не слышала ни одного звука… Под утро вернулась Инга с ночного дежурства.

Как он уходил… На свою, на русскую территорию… И даже не обернулся. Он всерьез не хочет, чтобы «жизнь совсем хорошая началась и умирать не хотелось»… Зачем я ему нужна? Старая, седая баба… Глупая и малоталантливая, неспособная к рождению детей? Ведь музыка – это все ерунда! Гармонии, мелодии… Если за ними не стоит никакого настоящего чувства, то… И Эдгар это понял. Он все-таки славный парень, просто не смог тогда поверить…

А Валерка… У него-то чувства… Ко мне?! Не знаю, а ведь так хочется себя обмануть. Но тогда, в ДРА… Да, он бы любую бабу своим телом накрыл – служба такая. Любую «бля-дуру»…

Я спала с мужьями, я спала с любовниками… Я делала аборты, я унижалась и лицемерила, играя кретинские фальшивые роли в кретинских фальшивых фильмах. Есть лишь пара ролей за всю жизнь, за которые мне не стыдно. А Валерка… Он сам, САМ превращался в МУЗЫКУ… И падали все эти термины и названия – «музыкант», «композитор», «прапорщик», «шофер», «муж», «любовник»… Падали и превращались в прах, в ничто… Оставался лишь седой певец с гитарой в руках.

Я «бля-дура». Дура, которую так легко вычислил и просчитал господин Честный Провокатор. Дура, которая помогла своему отечеству вовремя вступить в некий оборонительный альянс, сама о том и не ведая.

Инга что-то говорит мне, но я не понимаю слов. Засыпаю, проваливаюсь…

Мы идем по пустынной булыжной мостовой. Раннее утро – уже светло, но прохожих нет. Какая-то совсем незнакомая улица… Инга уверенно идет чуть впереди меня. Сестра, в отличие от меня, всегда знает и дорогу, и местность.

– Расма, помнишь тир? Помнишь, как я учила тебя стрелять? – слегка обернувшись через плечо, спрашивает Инга.

Помню ли я?! Такое не забудешь – документальная киноагитка на тему «Прячьте оружие от детей». Четырнадцатилетняя кретинка, будущая заслуженная артистка, будущая «бля-дура» пальнула тогда в потолок из мелкашки «ТОЗ-16». Пуля срикошетила прямо в голову родной сестрице. Инга в последнюю секунду дернула головой, и заряд пришелся в стенд наглядной агитации, агитирующей как раз за технику безопасности. Стенд рухнул, расколовшись пополам, а Инга молча забрала у меня винтовку… Больше в тир моя нога не ступала.

– Стрелять, – усмехаюсь я. – К этому нужен талант, а у меня его нет…

– Ты не права, сестра! – Инга подцепляет носком туфли пустую пивную банку и отфуболивает ее в мою сторону. – Нужно терпение, упорство – только тогда и…

– Я не умею стрелять, Инга! – перебиваю я сестру и, в свою очередь, бью по консервной банке. – И вряд ли когда-нибудь научусь!

– Будем учиться, – произносит сестра, останавливая ногой дурацкую банку, некоторое время гоняет ее перед собой, а затем снова передает мне.