Предатели и палачи

До своей смерти Нина Михайловна проживала в своем доме на окраине Гатчины. По рассказу И. Обрезаненко, «у нее славная старость — в кругу родных и близких людей. Сын, внуки, племянники. “Невестка у меня золото!” — бабушке, кажется, жаловаться не на что. Чистенькая, обухоженная старушка. Ни за что не дашь ей 85 лет. Глаз живой, ясный. Речь громкая и отчетливая.

— Только сердце пошаливает, — жалуется она. — У меня три болезни: ишемия, стенокардия… А третью забыла… Но вот* побегаешь по двору, и задыхаться начинаешь…

В маленькой прихожей горит светильник, из соседней комнаты Нина Михайловна выносит второй стул и начинает свое невеселое повествование».

3

Через два года Нину Михайловну поехала разыскивать И. Боброва. Когда она нашла дом старушки всё в той же Гатчине, то оказалось, что та умерла полгода назад. Однако, как оказалось, местный священник незадолго до смерти своей прихожанки попросил её наговорить на аудиокассету историю своей жизни. И Нина Михайловна исповедовалась целых пять с половиной часов:

«Родилась я в 1920 году. Помню себя с четырех лет, когда пана подошёл ко мне и сказал: “Умер Ленин”. А кто такой Ленин, я ещё тогда не знала.

В семье нас было трос — я, Борис и Алексей. Старший брат Боря погиб во время Великой Отечественной войны под Мурманском. Лёню повесили партизаны…

До революции мы жили в Псковской области, в деревне Подвязье. Имели двухэтажный дом, 16 десятин земли. Когда отец умер, мама перебралась на Гатчину. Я же осталась в Пскове, работала учительницей начальных классов.

В середине июня 1941 года взяла и отправилась погостить к маме. Здесь-то меня и застала война…»

4

Интервью И. Обрезаненко дополняет рассказ старушки, записанный священником:

« — Родилась я в 1920 году в Псковской области. Отец держал мастерскую но ремонту сельхозинвентаря. Потом родители взяли хутор в 16 десятин и начали вести свое хозяйство. Жали рожь, таскали лен. В колхоз он вступать не хотел, поэтому его приписали к кулакам. Мол, использует наёмную рабочую силу. А после того, как он узнал, что нашу семью собираются выселять, у него случился сердечный приступ, и он умер. Мне тогда исполнилось десять лет. Были ещё два старших брата. А потом забрали маму. В 1932 году плохо уродился лён, она не сдала норму, и ей за это дали три года лагерей. Она валила лес где-то под Мурманском. Но недолго — около года. Потом вернулась домой.

Окончив семь классов, Нина еще до начала войны успела получить диплом педагогического училища. Недолго работала учительницей начальных классов в Порховском районе.

— Меня хотели распределить на Сахалин, но к директору педучилища приехала моя мама и бросилась перед ним на колени с просьбой не отправлять меня так далеко. В Гатчине у нас был дом, его ещё построил мой отец. Большой яблоневый сад, сливы, груши, вишня, пасека даже была на 16 ульев.

Перед самой войной молоденькая учительница Нина вышла замуж — за старшего брата своего ученика. Замуж за офицера мечтала выйти соседская Зинка — дородная девка из тех, про кого говорят “кровь с молоком”, но молодой человек предпочёл всем красавицам худенькую, миниатюрную Нину.

— Он был морской лётчик. Звали его Вася, и я его любила. — Нина Михайловна перебирает фотографии в семейном альбоме и наконец достает оттуда карточку, на которой изображён крутолобый парень в черном костюме. на обратной стороне целомудренная надпись: “Товарищу и другу Нине…” — Свадьбы не было, тогда это было не принято, да и с чего гулять-то? Денег мало зарабатывали.

По муж Вася погиб в первые дни войны. Сгинули навсегда и её братья.

Нина Михайловна рассказывает о своей жизни отстранение — без капли эмоций. Она не помнит точно, как звали её старшего брата и сколько братьев было вообще — два или три. Она словно нарочно вычеркнула какие-то куски жизни из своей памяти, в том числе и подробности 40-х годов, в течение которых она побывала в немецком, а потом и в советском заточении. “Всё забыла”, — говорит она».

5

« — Видишь, как у меня с памятью. Тут я уже не всё помню… — рассказывала старушка священнику. — Помню, как жителей Гатчины посылали рыть окопы вокруг города. Я тоже рыла. Пока один мой приятель не предложил мне работу на заводе Второй пятилетки. Там требовались точильщики снарядов для фронта.

Так я оказалась в Ленинграде. Связь с мамой на какое-то время прервалась. Вскоре я встретила там свою родственницу. Она рассказала, что моя мама бежала из Гатчины в сторону Вырецы. Недолго думая, я отправилась на поиски матери.

Поезд двигался по Витебской дорого. Сколько станций проехали, не помню. Вдруг состав остановился. Часть железной дороги оказалась разбомблена. Вышла на рельсы, а куда идти, не ведаю. Побрела я вдоль путей, но кустам. Вышла к одной деревне. Там в лесу и разыскала мать с тёткой. Они обустроились в землянке. Вернуться обратно в Ленинград я уже не смогла…

Утром проснулась, а кругом гремела канонада, повсюду шли бои, Гатчина горела. А днём к нам нагрянули немцы.

— Партизан? — спросил на ломаном русском один из них.

— Нет здесь партизан, — перепугалась мама. — Это моя дочка.