Предатели

— Лиза… Лиза-Лиза моя… История, значит, такая… А что, Вера не рассказывала вам? Нет? Ну, слушайте. Были у нас с Мишей две дочки. Лизанька — старшая, а Полинка младше на три года, да… Послала я их 26 января 1978 года за хлебом. Ушли — и не возвращаются. Искали всем поселком, к вечеру метель уже стихла — увидели. Лиза столбом стоит, а у ее ног — Плюшечка моя… Маленькая была, не выдержала — замерзла. Прямо у Лизы на глазах замерзала. Вот с тех пор наша Лиза как-то так и тронулась.

— Но как это можно: пойти за хлебом и замерзнуть?

— А я знаю, как… — подает голос мама. — Мы с сестрой тоже за хлебом зимой ходили. А идти надо от поселка в степь, там пекарня была. Домик небольшой — наполовину пекарня, наполовину магазин хлебный. Прилавок высо-окий… Пойдем туда зимой, а хлеб горячий — несешь обратно, так сначала сквозь варежки руки обжигает. А вокруг белым-бело, и мороз. Пар и от наших носов — столбом, и от хлеба — столбом. Пока возвращаемся с сестрой из магазина, по очереди о буханку руки греем, откусываем помаленьку… А если буран — то и поселка оттуда не видать. Да что поселка — рук своих не видно.

Мама не договаривает.

— Я… я приду скоро. — Тетя Надя почти выбегает из комнаты.

— Это сколько же лет прошло с тех пор? Тридцать три? — гадает мама.

Вспоминаю свой магазин «Бугорок», оживленные улицы города, прощальный вечер, идиотское позорище, то есть Леху… Это было ПОЗАВЧЕРА.

Глава 22

Все утро я маялась от скуки и развлекала маму. Которой было не до меня. Ее болезнь и не думала отступать. Мама стонала, потом извинялась, опять стонала. И была непривычно раздражительной. Борька, покрутившись возле нас, не нашел лучшего занятия, как прилепиться к младшему Михаилу. Внезапно оказавшемуся учителем истории. И они в другой комнате о чем-то там историческом бубнили на два голоса.

Мама с тоской поглядывала на окно — даже к нему она не могла подойти. Толку-то, что приехала туда, где прошло ее счастливое детство? Сейчас она лишена возможности видеть поселок точно так же, как если бы находилась за две тысячи километров отсюда.

Нас она никуда не отпускала. Если на улицу, то только до туалета — и сразу обратно. Да честно если, и не хотелось никуда идти. К тому же ближе к обеду не по-детски ливануло. Первая гроза.

Светки все не было, тетя Надя с утра убежала торговать в своем круглосуточном ларьке, а со двора доносилась ожесточенная возня Михаила — не только историка, но и владельца «свинского хозяйства». Лиза? Не знаю, где была. А Борька, потеряв в лице Михаила собеседника, утешился найденной книгой. Прислонясь спиной к теплой батарее, он время от времени лупил себя кулаком то по коленке, то по полу, и заливался брутальным смехом.

— Даррелла, что ли, нашел? — интересуется мамо.

— «Традиционную корейскую кухню!» — отвечает ее сын.

— А гиенимся так чего? — Заглядываю в текст.

— Тоядикогивандяккук! А, не, вон еще: тоядикогикочикуи! Поняла?

— Поняла. Твой разум тебя окончательно покинул.

— Сама ты! Я тебе нормально по-корейски говорю: «суп с фрикадельками из свинины и тубу» и «шашлык из свинины с вином»!

— Ну, про свинину это ты Свете будешь рассказывать — она оценит, ручаюсь. А что еще за «тубу» такое?

Борька шуршит страницами:

— Нашел! «Тубу или дубу — корейское блюдо из соевых бобов, приготовленное путем прокисания столовым уксусом или рассолом от кимчхи…»

— А что такое «кимчхи»?

— Да иди ты! Издевается! Мам, будто она «кимчхи» не знает!

И тут мама, потеряв терпение, прогоняет Борьку вон.

* * *

Я долго боялась подойти к Лизе, это непросто — видеть в стареющей тетеньке ребенка. А уж общаться соответственно ее умственному развитию — вообще ужас. Но, набравшись смелости, попросила у нее каких-нибудь лоскутков или тряпочек, и ножницы с иголкой.

— А, махорчики! — обрадовалась Лиза. — Давай шить!

— Я умею бегемотиков, хотите… хочешь, бегемотика подарю тебе? Бегемотов знаешь, да?

Лиза куда-то убежала так, что половицы затряслись. Разрумянившись и громко дыша, принесла мне яркий аляпистый журнальчик. Детский. Совсем новый. Наверное, выпрашивает у своей мамы до сих пор.

Показывает на картинку: серый бегемот с тупой мордой и пустыми глазами.

— Вот!

Радуется, улыбается.

— А читать ты умеешь?

С готовностью читает по слогам:

«Я ве-се-лый бе-ге-мо-тик,
По-па есть, и есть жи-во-тик».

Еще и волнуется, бедняга. Да уж, если детские журналы таким напичканы, что тут удивляться падению уровня вкуса у взрослых. Отсюда и начинается…

— Молодец, Лизонька! Я тебе знаешь, какого бегемотика сошью! Лучше этого в тыщу раз!

Но она смотрит растерянно и капризно:

— Этот хороший. Мне такой нужен! Такой!

Глаза у нее становятся блестящими, а губы мелко дрожат. Сейчас эта здоровая тетя еще рев поднимет. Я пугаюсь. И на все согласна.

— Ладно-ладно, Лизонька! Я тебе такого же сделаю! Как назовешь его?

— Плюшка! Полинка!

Да уж. Чем дальше, тем страшнее.

— Ты тогда, Лизонька, пока иди, тряпочки поищи.

— Махорчики!

— А, ну да.

Лиза послушно уходит. Развлеклась я, называется.

— Ты б сама почитала, — устало советует из своего угла мама.