Предатели

Сидишь в этой степи, как в открытом космосе. Небо-небо, небо-небо, и плоская, как крышка консервной банки, земля. Ну, к северу холмы виднеются. И всё. Вообще — всё. Ссылка. И никаких надежд на нормальную жизнь. Кранты…

Но через пять дней мы уезжаем! А всякие маньяки пусть остаются.

Нахожу сайт, посвященный созданию тильд: кто не в курсе, тильда — это такая разновидность кукол из ткани, их можно самим шить. Копирую выкройку бегемотика. Распечатываю.

Письма писать никому не хочется. «ВКонтакте» Леха выложил новые фотки. Вот он целуется с какой-то противной девочкой, у нее сальные волосы. Вот еще облизываются, а вот они губами с обеих сторон держат лезвие… А не Эдик ли их снимал?

Пишу коммент: «Какая мерзость…» Не придерешься. Пусть думают, что это про лезвие. А я — про другое.

Еще раз лезу в свой ящик на мэйле. От папы письмо свеженькое. «Кисонька, будь осторожна…» (Буду) «Кисонька, не пускай маму…» (А мама и не может) «Танечка, я очень сильно по вам всем соскучился и всех вас люблю!» (Ты знаешь, папа, а я ведь тоже по тебе соскучилась. Как ни странно. По твоей заботе и занудству. Но без тебя жизнь утрачивает стабильность. Сначала это весело, потом страшно. Только здесь я стала лучше тебя понимать.)

Конечно, ничего такого я папе не отвечаю в письме. Отделываюсь стандартным набором фраз. Я стесняюсь писать папе всерьез. Но думаю именно так. Еще папа написал, что Калининград — «городской город», и люди здесь в массе своей цивилизованные, то есть умные, симпатичные и воспитанные. Папа работодателю понравился, и работу он обещает, но очень мало сможет платить. «Ты согласна жить скромнее по деньгам, но зато в России?»

Тут идет опять целый абзац всяких нравоучений и советов.

Но если я напишу, что несогласна, это что-то изменит? И не в деньгах тут дело. Сейчас, отсюда, мой город кажется мне идеальным. Там было все. Маме бы уже давным-давно вызвали врача, начали лечить. Борька бы уперся со своими таэквондистами в горы, принес бы мне потом цветы, как в прошлом году. А я все каникулы напролет гуляла бы, ходила в кино, с друзьями встречалась. Может, парня бы встретила своего. А теперь не встречу… У нас там уже тепло, и грязищи такой никогда не бывает. Наверное, весь город в бело-розовой пене цветущих деревьев стоит, и еще — в нежной зеленой дымке молоденьких листиков. Фоном — ледники в горах. Чудо. А что толку от здешнего свежего воздуха? Больше-то и нет ничего. Только самолеты в небе ноют-завывают, то ли восхваляя, то ли оплакивая технический прогресс, случившийся в остальном мире.

Глава 24

Как я в библиотеке ни старалась, но к обеду дел там не осталось никаких. Соединение еле живое, кино не посмотришь, музыку не послушаешь, чтобы что-то скачать — и речи нет. Так что я даже все михаиловы брошюрки перечитала о памятниках андроновской культуры, что неподалеку от поселка остались. Их-то мама и называла «татарскими могилками». Выходит, и не татарские они — а каких-то европеоидов, селившихся здесь ужас как давно. Михаил, оторвавшись от своих научных изысканий, разгорячился и стал доказывать кому-то (в моем лице), какое огромное значение производимые здесь раскопки имеют для науки. Прервал его разглагольствования звонок мобильного. Быстро перестроившись из непризнанного гения в более-менее нормальное существо, историк кротко пообещал «сейчас, сейчас» и без паузы оправил меня домой. Одну!

— А там у вас собака! И я дорогу не помню.

Но Мих Михыча это ничуть не тронуло.

— Матери моей скажешь, сегодня не приду.

— А вы куда? На раскопки, наверное?

— Таня, иди домой. Пожалуйста!

И меня без лишних разговоров выставили из школы. Никакого уважения к девушке!

На улице было все так же безлюдно. В сапоге тихонько хлюпало — но я выбирала места посуше. Кажется, в окнах нет-нет, да мелькали чьи-то лица. Но вполне возможно, что мне это казалось. Возле «маминой» двухэтажки пролетевший мимо мотоциклист обдал веером ледяной грязи. Вот сволочь!

Небо было синим-синим, злорадно чирикали всякие мелкие пернатые, издали доносилось «куу-кук» самца кукушки. Мама говорила, что кукух правду про «сколько жить осталось» никогда не скажет.

— Кто это тебя, куколка, так опарашил? — тетя Надя и на улице не стесняется интересные вопросы задавать. Громким голосом.

— Мотоциклист. И не куколка Вам я.

— Откуда? У наших и мотоциклов ни у кого не осталось. Последний вон у Амангельды завалило, когда после взрывов гараж рухнул. А куколка — это, в смысле, бабочка. Недоделанная, пока что.

— Вру я, что ли, про мотоцикл?

— Проездом какой орел, надо думать. А Мишаня сам где?

— Он ночевать не придет. Просил сказать Вам.

— Эту Всерождествениху я… Куда пошел, сказал?

— На раскопки, что ли… Я не поняла.

— Ой. А я уже три года, как не поняла. Ладно, рано тебе.

Говорит загадками тетя Надя, ну и пусть. Не дождется, чтобы мне их разгадывать захотелось. Главное, вовремя встретилась и до дома довела. Кобеля своего злого в будку загнала.

Дома были только мама с Лизонькой. Обедом даже не пахло.