Предательский кинжал

— Это серьезная пьеса, для меня популярность не имеет значения. Я… я знаю, что должен писать пьесы — хорошие пьесы! — но я лучше всю жизнь проработаю в банке, чем… чем…

— Будете проституировать на искусстве, — подсказала Матильда, не в состоянии удержать непослушный язык.

Он покраснел и ответил:

— Да, именно это я и хотел сказать, хотя вижу, что вы надо мной смеетесь. Как вы думаете… как вы считаете, есть ли хоть какая-то надежда заинтересовать мистера Хериарда?

Матильда думала, что нет, но, хотя она и предпочитала честность во всем, все же не могла заставить себя так его огорчить. Ройдон смотрел на нее с таким озабоченным выражением лица, что Матильда непроизвольно начала обдумывать туманный план, как умаслить Натаниеля.

— Ее постановка обойдется недорого, — с жаром сказал он. — Даже если он не интересуется искусством, ему, может быть, захочется дать шанс Пауле. Знаете, она просто великолепна в этой роли. Он это поймет. Она хочет сама сыграть свою сцену, просто чтобы показать ему.

— А какая у нее роль? — спросила Матильда, не в состоянии объяснить ему, что Натаниелю совершенно не нравится увлечение племянницы сценой.

— Она играет проститутку, — просто ответил автор.

Матильда расплескала чай. Пока она вытирала пятно на юбке, безумная мысль убедить Ройдона не делать глупостей и не читать пьесу уступила место несколько фатальному чувству, что никакие слова не уберегут этого молодого человека от его судьбы.

Стивен, который направлялся к тарелке с пирожными, увидел, как она разлила чай, и протянул ей носовой платок.

— Неуклюжая девица! Держи!

— Чайные пятна ничем не выводятся, — сказала Валерия.

— Выводятся, если хорошенько потереть, — откликнулась Матильда, энергично работая платком Стивена.

— Я говорю о платке.

— А я нет. Спасибо, Стивен. Тебе вернуть его?

— Необязательно. Пойдем к камину, ты просохнешь!

Она послушалась, отказавшись от множества ценных советов, которыми забросали ее Мод и Паула. Стивен протянул ей тарелку с небольшими пирожными.

— Возьми. Стоит подкрепить себя перед предстоящим испытанием.

Она оглянулась и, убедившись, что Ройдон, сидящий в другом конце длинной комнаты, не услышит, сказала сердитым шепотом:

— Стивен, это о проститутке!

— Что именно? — заинтересованно спросил Стивен. — Эта треклятая пьеса?

Она кивнула, трясясь от внутреннего смеха. В первый раз за день Стивен казался довольным.

— Не может быть! Ну и повеселится же дядя! Я хотел улизнуть к себе, написать письмо. Теперь я останусь. Этого нельзя пропускать ни за что на свете!

— Бога ради, веди себя прилично! — взмолилась она. — Это будет просто ужасно!

— Глупости, девочка! Наконец-то мы хорошо проведем время.

— Стивен, если ты будешь издеваться над этим несчастным молодым идиотом, я убью тебя!

Он сделал ей большие глаза.

— Ах вот куда ветер дует. Никогда бы не подумал этого о тебе.

— Да нет же, глупый. Просто он слишком ранимый. Это все равно что жестокость по отношению к ребенку. И потом, он ужасно серьезен.

— Перегрузил свои мозги, — сказал Стивен. — Я мог бы вывести его из этого состояния.

— И попадешь в неприятное положение. Я всегда опасаюсь таких неуравновешенных неврастеников.

— А я никого не опасаюсь.

— Нечего распускать передо мной хвост! — насмешливо сказала Матильда. — На меня это не действует!

Стивен рассмеялся и пошел к своему месту на диване рядом с Натаниелем. Паула уже рассказывала о пьесе Ройдона, ее гневный взгляд не давал никому выйти из комнаты. Натаниелю было скучно, но он сказал:

— Если мы должны ее выслушать, то, значит, должны. Прекрати болтать! Я способен оценить пьесу и без твоей помощи. В своей жизни я повидал столько хороших и плохих пьес, что тебе и не снилось. — Он внезапно повернулся к Ройдону. — К какой из этих категорий относится ваша?

По опыту Матильды единственным оружием против этих Хериардов была прямота, такая же грубая, как их собственная. Если бы Ройдон смело ответил: "Хорошая!", — Натаниель был бы доволен. Но с тех пор, как дворецкий Натаниеля в первый раз обратил на него пренебрежительный взгляд, Ройдон чувствовал себя не в своей тарелке. Он колебался между враждебностью, порожденной его болезненным комплексом неполноценности, усиливающейся грубостью хозяина и желанием угодить, в основе которого лежала только его крайняя нужда. Заикаясь и краснея, он пробормотал:

— Ну, едва ли мне полагается об этом судить!

— Должен же я знать, хорошо это или плохо, — отворачиваясь, сказал Натаниель.

— Уверен, мы все очень повеселимся, — с солнечной улыбкой вмешался Джозеф.

— Я тоже, — протянул Стивен. — Я только что говорил Матильде, что ни за что на свете не пропущу такое событие.

— Вы говорите так, будто Виллогби собирается читать вам веселенький фарс! — сказала Паула. — В ней описана жизнь, как она есть!

— Проблемная пьеса? — со своим обычным бессмысленным смешком спросил Мотисфонт. — Одно время они были очень в моде. Нат, ты должен помнить!

Это было сказано с интонацией, в которой слышалась мольба о прощении, но Натаниель все еще вынашивал мстительные планы в отношении своего компаньона и притворился, что ничего не слышал.