Предательство

Командиры прониклись уважением к Мишкиным подтягиваниям и отжиманиям, и на проверках с удовольствием рассказывали, как они добились таких успехов, в подготовке личного состава. Солдат был туп и упрям, но мы его заставили!

Все показатели были отличными. Даже, открылся талант в стрельбе. Хромало изучение уставов и, к Мишкиному сожалению, бег. Бежал Мишка как все, и это удручало, но нареканий не вызывало. Бег для многих был мучением. Может быть поэтому, каждое утро заставляли бегать по восемь километров. Сержанты гнали салаг, как собаки скот, с лаем и тумаками. От этого особенно мучился один, явно маменькин сынок. Он буквально умирал, по утрам, чем сильно досаждал сослуживцам. Потому, что с мнением командира роты, все были хорошо знакомы.

– Тут вам не спорт! Тут армия! Чемпионы – это хорошо! Но армии нужны солдаты. Здесь, не тот первый, кто первый прибежал. Вопрос! Почему он первый прибежал? Потому, что он бросил товарища! Армия – это не один солдат! Армия – это когда все! Сам беги, а товарища выручай! На проверке, победит то отделение, которое все, до последнего, прибегут первыми! А то отделение, которое прибежит последним, больше ходить не будет! Оно будет только бегать! И на стрельбище! И в туалет! Но это ещё не всё! Скоро побежим в противогазах!

Однако, «маменькин сынок» никак не хотел проникнуться. Он падал, терял сознание, а однажды просто рванул в лес. Каждый раз, его по очереди толкали, затем тащили, ловили, а потом несли на руках. Парню доставалось, он стал тем, кого не любили все. Мишке было жалко его, но не мог же он, бежать вместо него. Он лишь вспоминал Толика. Если бы тогда он не затащил Мишку в культуризм, сегодня Мишка бы был на месте «маменькиного сыночка», и звали бы его «задохлик», или «щавлик», или, как этого – «горе».

Все эти ползания, беганья, ночная чистка картошки, всё же выматывали. Сна не хватало. Спали в палатках, по десять человек, на одной большой деревянной полке типа кровати, и накрывались одним одеялом. То есть, тонких байковых одеял было десять, по одному на брата, но их стелили так, что бы одно перекрывало другое. Иначе спать было холодно. Ночью случались серьёзные заморозки. Однажды Мишка проснулся и обнаружил на кончиках едва отросших волос, маленькие льдинки. Пар ночного дыхания стелился по волосам, на макушку, и там замерзал. Однако никто не болел, даже «маменькин сыночек».

Из-за систематического недосыпа, несмотря на все свои отличные показатели, Мишка тоже получил наряд вне очереди. Он заснул на посту. Мало того, что и так сна не хватало, каждый солдатик должен был вместо сна, ночью, по очереди, отстоять под грибком, с автоматом и штык-ножом, изображая бдительность. Так получилось, что Мишка заснул стоя, как лошадь, даже ни к чему не прислоняясь. Сержант, обходя посты, подошёл к Мишке и светил ему в лицо фонариком, в открытые Мишкины глаза. Но тот отозвался только после того, как сержант треснул его по лбу.

Но самое неприятное воспоминание об учебном лагере у Мишки осталось после «конских уколов», как их называли солдаты. Об этих уколах ходили слухи, что их делают для того, чтобы солдаты не бросались на женщин. Потому, что солдат набегавшись, и нажравшись каши, становится опасным для окружающих, особенно для женщин. Правда это, или нет, никто не объяснял. И вот однажды в часть приехала специальная машина, с уколами. Кололи под лопатку, совсем не больно. И чего все боялись?

Часа в три ночи всех подняли и под дождём погнали на стрельбище. Необычным было то, что с собой, на всю роту, взяли только пять автоматов. Прибежали как раз к рассвету. Мишка впервые увидел на стрельбище машину скорой помощи. Зачем она здесь? Ещё даже стрелять не начали. Стреляли по очереди, по пять человек. Ложились в лужи, оставшиеся после дождя, и палили. Мишка ждал своей очереди, когда его стало мутить. Потемнело в глазах, он почти ничего не видел. Потом вытошнило, и начался жуткий понос. До кустов добежать не смог, и сел тут же в поле. Сквозь пелену в глазах, рядом увидел таких же, блюющих и срущих. Едва смог подняться, натянул штаны, а ремень затянуть не мог, не было сил.

Тут его позвали, и он так, в полуспущенных штанах упал в лужу для стрельбы. В руки сунули уже заряженный автомат. Команда, огонь! Но Мишка ничего не видел, тем более мишеней, которые находились за сто метров. Стали орать, стреляй, стреляй. Рядом лежащие стреляли, стрелял и Мишка. Он тупо, не прицеливаясь, нажимал на курок. Едва смог подняться на ноги. По протоколу все кто стрелял, должны идти смотреть результат. Прозвучала команда. Едва не теряя штаны, Мишка поплёлся к мишеням. Командир роты, бойко и с энтузиазмом, мелом отмечал попадания и куда-то записывал. По его словам, Мишка отстрелялся на четвёрку. К этому времени он уже начал приходить в себя и мог поклясться, что стрелял «в белый свет, как в копеечку», и попасть в мишень не мог, по определению. Но что-то выяснять, не было ни сил, ни желания. Наконец он смог затянуть ремень штанов. Все побежали обратно в лагерь, если конечно, это можно назвать бегом.