Предательство

— Все, что вы совершили, возмущает меня до крайности, и я бы солгала, если бы сказала что-то другое. Я понимаю, что, когда вы узнали об отношениях вашего мужа и Линды, вы чувствовали себя... не знаю... по меньшей мере чудовищно, но все равно это не оправдывает того, что вы сделали. Мы постоянно пытаемся объяснять детям, что хорошо, а что плохо, говорим им, что нужно всегда отвечать за свои поступки. Я думала, что знаю вас, но это оказалось не так.

Позор затягивался петлей, и с каждым словом все туже. Ее раздавили, начисто лишили достоинства. Она не имеет права на существование. Ей здесь не место. Уехать из Швеции. Туда, где она никогда не встретит знакомых и где никто не будет знать, что она совершила.

— Она поправится?

— Они не знают.

Она вернула трубку на место, забыв нажать «отбой». Хенрик стоял, скрестив на груди руки. Ненавидящий, враждебный и навеки правый.

Вниз по лестнице.

Сапоги. Она вспомнила, что, выходя на улицу, нужно обуться.

Только не по центральной улице. Лучше переулками.

В окружавших ее виллах зажигались окна, семьи снова собирались вместе после рабочего дня. Все — лишь декорация для сцены ее наказания. Не продается. Абонент недоступен. Отныне ты можешь только смотреть, не участвуя. Из нашего сообщества ты исключена. И ни покоя, ни забвения.

Словно сквозь мутное стекло она увидела приближающийся автомобиль и подняла руки, чтобы надеть капюшон. Но на привычном месте капюшона не оказалось. Она глянула вниз. Самой куртки тоже нет. Автомобиль поехал мимо. Дальше, прочь.

Машину, которая медленно ехала рядом, она сначала не заметила. Просто что-то мелькало на периферии зрения. Но, поравнявшись с ней, машина остановилась. Кто-то вышел.

— Здравствуй.

В голосе удивление и радость.

Встреча с ней — кого это может обрадовать?

Она замедлила шаги. И в слабом свете уличного фонаря увидела лицо, показавшееся смутно знакомым.

— Вот так встреча. Ты где-то здесь живешь?

Яркие картины. Голос, вызывающий в памяти абстрактные узоры.

— Как ты? Подбросить тебя куда-нибудь?

Пустота. И вдруг он, искренне беспокоящийся, снизошедший до разговора с ней. Впереди вдруг показались родители Даниэля. В руках у обоих по портфелю. Идут домой с автобусной остановки. Сейчас приблизятся. Цветы для Линды. Им известно, что она сделала, они сдали деньги на букет. Бежать некуда.

Она подошла к машине и села на пассажирское сиденье.

Увези меня отсюда.

Только бы не видеть родителей Даниэля.

Что может быть страшнее?

~~~

Если бы не. Столько этих «если бы не». Столько, что самого первого уже и не найти.

Они молчали. Он не спрашивал, куда ей нужно, она не спрашивала, куда едет он. Откинула голову назад и прикрыла глаза. Здесь тихое пристанище, где ее никто ни в чем не обвинит.

Только когда автомобиль остановился и двигатель выключился, она открыла глаза. Место для разворота, несколько припаркованных машин, многоквартирные дома. Она вспомнила, при каких обстоятельствах была здесь в последний раз.

С усилием повернула голову и посмотрела на него. Встретив теплую улыбку, переместила взгляд на его руки, все еще державшие руль. Вспомнила, как эти пальцы неуклюже ощупывали ее тело, и удивилась, зачем она тогда это допустила.

Еще одно «если бы не».

— Спасибо, что подвез.

Она сделала движение, чтобы открыть дверь. Бессилие, словно боль в суставах, мольба тела о покое.

—Ты не хочешь ненадолго зайти?

Она держалась за дверную ручку, ища ответа. В его голосе звучало невыносимое для нее предвкушение. Она открыла дверь, и с улицы в салон ворвался холод, она вспомнила, что у нее нет куртки. И денег.

Ничего нет.

— У меня дома есть грушевый сидр. Не зайдешь просто выпить бокальчик? Честно говоря, у тебя такой вид, что тебе это не помешает. А потом я отвезу тебя, куда тебе нужно.

Куда тебе нужно. Куда? Такое место существует?

Если бы не.

Вся цепочка, ведущая назад, состоит из этих «если бы не». Но первое звено — Хенрик. Предательство. Его трусость. Злость, направленная на нее. Безответственность.

Приговор Черстин эхом отдается в голове. Нужно всегда отвечать за свои поступки. Что знает Черстин о том, как с ней поступил Хенрик? О том, как он спровоцировал ее, Эву, на преступление? О ее бессилии? Но ей никогда не дадут возможность оправдаться. Тем более перед теми, которые считают себя вправе судить ее. Приговор оглашен, и наказание свершилось.

Пария.

А Хенрик? Неужели на нем нет ни грана вины? Разве не он создал всю эту цепь из бесчисленных «если бы не», сделал ее возможной?

Он вышел из машины, через окно она видела, что он собирается открыть ее дверь. Приблизившись, он протянул ей руку.

— Идем. Только сидр. И больше ничего.

Усталость. До мозга костей. Просто идти за ним и не принимать никаких решений.

— Только грушевый сидр.

Он улыбнулся и кивнул.

Она вышла из машины, не приняв протянутую руку и не воспользовавшись его помощью. Провисев в воздухе чуть дольше, чем следовало, рука медленно опустилась. Он закрыл ее дверь и взял пакет из багажника.

— Идем.