Предательство в Неаполе

Возвращаюсь к себе в комнату. Надо отдохнуть, так как чувствую себя крайне измотанным. К тому же хорошо бы отыскать поблизости прачечную. Боюсь, если стану расспрашивать синьору Мальдини, она предложит постирать мне одежду, а я этого не хочу. Но в квартире пусто, и я, пользуясь случаем, принимаюсь стирать свои футболки и трусы в раковине порошком, который, как мне представляется, является как раз стиральным, а не каким-нибудь еще. Стираю старательно, отлично понимая, что, когда вывешу белье сушиться на балкон, состязаться в чистоте ему придется со всей одеждой с нашей улицы. Потом долго стою под прохладным душем и наконец в постель. Не позвонить ли мне Луизе? Может, рассказать ей о Джованне на тот случай, если со мной что-нибудь произойдет? Впрочем, Алессандро меньше всего нужно, чтобы жена поведала ему, как я, ни с кем не посоветовавшись, завел знакомство с членом семейства каморры. Он ведь, помнится, заявил, что в настоящее время занят исправлением системы неаполитанского правосудия. И вряд ли обрадуется, если меня приволокут в суд во время дачи показаний и спросят: «Проводили ли вы время с президентом Масканьи и его семьей, поддерживая одновременно приятельские отношения с Джованной Саварезе, сестрой или подругой одного из членов семейства Саварезе, обвиняемого по делу, разбирательство по которому ведется в суде под председательством Масканьи?» — «Да, ваша честь». — «Обвинение несостоятельно. Обвиняемые оправданы». О таком повороте даже думать не хочется. И я прихожу к выводу, что для всех будет лучше, если я вовсе не буду поддерживать отношения с Джованной Саварезе. И с этим выводом я без пяти шесть выхожу на короткую прогулку до площади Беллини.

Улицы оживленны. Едва не задевая прохожих, мимо проносятся «веспы». Возле магазинов красуются яркие объявления. Машины нетерпеливо прокладывают путь среди толп спешащих с работы горожан. Опять приходится вжиматься в стены, укрываться в дверных проемах. К тому времени, когда я добираюсь до площади и вхожу в «Кибер-Данте», мне уже в радость просто оказаться в тихом месте. Как и днем, кафе безлюдно. Оглядываюсь в поисках Джованны. Ее тут нет. За стойкой бара уже другой парень. Заказываю пиво. Бармен сообщает мне на ломаном английском, что бывал в Нью-Йорке. Думает, что я американец. Разуверять его не собираюсь. Оказывается, он любит баскетбол. Киваю: Италия — великая баскетбольная держава. Не свожу глаз с открытой двери. Мне нужно быть спокойным и уверенным в себе. Не хочу выглядеть дрожащей тварью.

Джованна приближается, огибая статую в центре площади по травяному газончику. На вид спокойна и беспечна, никаких подозрительных взглядов по сторонам, — она либо уверена, что за ней не следят, либо очень хорошо знает, что следят. Отхожу от стойки, чтобы лучше видеть, но ничего интересного не замечаю.

Джованна заходит в кафе:

— Buon giorno, inglese.

В ее приветствии слышится насмешка. Это сбивает меня с толку. Парень за стойкой бара откликается:

— Buon giorno, Giovanna, — и протягивает ей какой-то бланк. Она подписывает его левой рукой.

— Выпить хочешь? — спрашиваю я, не придумав ничего лучшего.

Она отрицательно трясет головой, потом передумывает:

— Коку.

Бармен откупорил бутылку и наполнил стакан. Джованна берет стакан со стойки и идет к задней комнате.

— Inglese! — зовет она с верхней ступеньки. Я иду за ней.

Сажусь рядом и смотрю, как Джованна выбирает сообщения, пришедшие по электронной почте. Быстро просматривает каждое, смеясь время от времени, некоторые удаляет. Никакой спешки в движениях, ничего, что выдавало бы в ней гонца, посланного с дурными вестями. Тут она, не поворачивая головы, говорит мне:

— Меня зовут Джованна. А тебя?

— Меня зовут Джим.

— Ты зачем там… в суде? — опять спрашивает Джованна.

Дает мне очередную возможность сказать правду, зная, что прежде я соврал?

— Я же сказал: прочел о процессе в газете, — отвечаю я, решив придерживаться выбранной версии.

Она поворачивается ко мне лицом:

— Ты понимаешь по-итальянски?

— Нет.

— Но ты пришел два раза. — Теперь Джованна смотрит на меня в упор, в карих глазах светится теплота, взгляд ее меня завораживает.

— Хотелось взглянуть на Il Pentito, — честно признаюсь я.

Помолчав, Джованна сообщает:

— Мой брат в клетке.

Делаю вид, будто удивлен, но получается не очень убедительно.

— Зачем же ты просила меня прийти? — улыбаюсь я в надежде, что это не окажется только заботой о моем благополучии. Хочется думать, что я Джованне интересен как мужчина.

Девушка отворачивается к компьютеру и, положив руку на мышь, бесцельно водит курсором по экрану.

— Джованна?

Не глядя на меня, она говорит:

— Люди хотят знать, кто… — и тычет в меня пальцем.

Если у меня и были иллюзии, то теперь я их лишен. Вмиг мой желудок ухнул куда-то вниз, внутри все сжалось, а в голове пронеслось: на этом свете человеческая жестокость так же реальна, как и милосердие. Поджимаю ягодицы, опасаясь тут же обделаться.

— Кем же меня считают… люди? — спрашиваю я. Голос заметно дрожит.

Джованна пожимает плечами.

— А по-твоему, кто я такой?