Предчувствие чуда

Марина поглядела на толпу, на индейцев. У всех на лицах было написано одно: выбора нет. И она взяла руку старейшины, которую он держал теперь над головой, на уровне Марининой щеки, и, подпрыгивая, медленно двинулась с ним по кругу. Мужчины били в барабаны, туристы щелкали телефонами, дети шли следом с танцами, змеей и ленивцем. Марина плясала с темнокожими, а белокожие на них смотрели. Меньше всего на свете ей хотелось развлекать туристов. Кто-то из детей протянул ей ленивца. Марина взяла его, повесила на шею и продолжила танец, ощущая кожей мягкую, теплую шерстку. Будь у нее выбор, она лежала бы сейчас под москитной сеткой на веранде возле кладовой, читая «Крошку Доррит». Но танцевать с туземцами все же было не так мерзко, не так оскорбительно, как просто стоять и таращиться на них.

Доллары сложили в плетеную корзину – подношение богам. Письма отдали гиду. Тот сказал, что на следующий день будет в Манаусе и сам их отправит, а Беноиту настоятельно посоветовал не останавливаться на португальском – это лишь основа, – а учить английский и немецкий. И испанский.

Всю обратную дорогу Марина и Сатурны занимались с Беноитом. Они разглядывали птиц и обезьян, которых он показывал, а когда парень находил в книге соответствующую иллюстрацию, учили правильно произносить по-английски названия вроде «пестроклювая селенидера». Ален объяснял Беноиту, как пользоваться биноклем. Вероятно, туристы заразили ученых: теперь они тоже вели себя как туристы. С любопытством смотрели на воду, листву, небо и почти не глядели друг на друга. Вдоволь наговорились о птицах, заметили на глубине речных дельфинов. Путь они выбрали кружной – Беноит показывал Пасхе на крошечные притоки, и мальчишка, торопиться которому было совершенно некуда, охотно поворачивал лодку. За день Марина и Сатурны успели изрядно наволноваться и теперь ощущали удивительный покой, хотя возможно, то было лишь переутомление. На обратном пути им не встретилась ни одна живая душа; казалось, огромный безмолвный мир принадлежал только им. По левому борту на воде качались какие-то хрусткие растения, похожие на салат латук. Беноит похлопал Пасху по руке, и тот взял курс на плавучую лужайку.

К птичьему гаму добавилось тихое потрескивание, словно лодка плыла по декабрьскому пруду, прихваченному первым тоненьким ледком. Свесившись за борт, Марина смотрела, как листья сминаются под понтонами – и тут же расправляются, целые и невредимые. От проплывшей лодки не оставалось и следа. «Мы здесь были, – подумала Марина, – а будто и не были». Такой яркой, такой свежей зелени ей еще не доводилось видеть в джунглях. По нежной лужайке уверенно бродили длиннопалые птицы. Может, эти листья выдержат и женщину-фармаколога? Вот только глубоко ли здесь, один фут или все двадцать? Беноит снова похлопал Пасху по плечу и поднял руку. Когда тот остановил лодку, парень лег на живот и свесил голову за борт. Он что-то увидел. Подошли Сатурны и тоже наклонились. Подошла и Марина.

– Рыба? – спросила Нэнси. – Peixe?[12]

Беноит помотал головой.

– Я ничего не вижу, – сказал Ален.

Пасха не сводил глаз от Беноита, а тот, не глядя на штурвального, показал рукой влево, вправо и чуточку назад. Включив самую малую скорость, Пасха острожно маневрировал, пока Беноит, чей взгляд так и был прикован к плавучим зарослям, не махнул рукой. Пасха заглушил мотор, и над водой воцарилась тревожная тишина. Тогда, все еще лежа на животе, начинающий гид-натуралист запустил руку в речную растительность и принялся втаскивать в лодку исполинских размеров змею.

Любому человеку инстинкт самосохранения подскажет, что змею следует держать подальше от лица: Беноит вытянул выставленную вперед руку так, словно хотел отбросить ее от туловища, изо всех сил сжимая свою добычу. Змее такое обращение явно не понравилось. Она яростно щелкала длинными изогнутыми зубами, стремясь дотянуться до запястья парня. Беноит же изо всех сил тряс свою противницу, надеясь выиграть время, чтобы передвинуть руку ближе к змеиной голове. Он перекатился на бок, потом на спину и невероятным усилием втащил половину рептилии на палубу. Чешуйчатое туловище содрогалось, словно оборванный электрический кабель. Возле шеи змея была толщиной с запястье Беноита, а дальше ее гладкое тело, на спине – темно-зеленое с черными пятнами, а на брюхе – белесое, разрасталось, становясь почти с его бедро. Теперь змея уже сама переползала на палубу, сворачивалась в мускулистые кольца, готовясь броситься на Беноита, обвить его, а парень, напрягая все силы, держал ее голову подальше от лица.

– Выбрось ее! – завизжала Нэнси по-английски – на языке, который обещал Беноиту исполнение его мечты: стать гидом. – Выбрось!

– Твою мать, твою мать, твою мать! – как заведенный твердил Ален.