Предчувствие чуда

До несчастного случая с Пасхой, если вытаскивание змеи из воды в лодку можно назвать несчастным случаем, Марина несколько раз просила показать ей деревья, но получала лишь уклончивые ответы: мол, недавно там были или на этой неделе не стоит туда ходить. После анаконды она совсем забыла про них – не до того было. В джунглях хватало деревьев, и изрядную часть Марина уже видела. Трудно было представить, что какое-то дерево будет существенно отличаться от прочих. Но приглашение доктор Сингх приняла с удовольствием – ее терпение было замечено и вознаграждено.

Собственно, о вознагражденном терпении она и писала прошлой ночью мистеру Фоксу, сидя на полу и положив бумагу на стул, потому что Пасха уже лег. (После анаконды гамак висел пустой, пока мармозетка – маленькая вонючая обезьянка – не облюбовала его для дневного отдыха.)

«Сейчас, не имея возможности общаться с тобой, я следую твоему совету. Ведь ты велел мне ждать и наблюдать. Ты говорил, что я не сумею сразу понять и оценить ситуацию, и был прав, когда послал меня сюда и велел остаться (может, и не велел, но мог так сказать). Смотри, какая я стала покладистая после отъезда! Сейчас мне с трудом верится, что я едва не улетела домой. Мои мучения в Манаусе оказались бы напрасными, и я бы не узнала самого важного, для чего прибыла сюда».

Где-то неподалеку Буди, Нэнси и Марина услышали треск веток, а вскоре увидели двух смеющихся и болтающих молодых женщин – Марина до сих пор ни слова не могла разобрать в языке лакаши. При виде докторов индианки равнодушно кивнули. Потом со стороны реки подошла старуха, держа за руку девочку. Из-за огромного пня появились еще три женщины.

– Можно подумать, что у лакаши есть будильники, – заметила Нэнси, когда все новые и новые женщины стали выходить из кустов и все устремились в одну сторону.

Тропа, по которой они шли, казалась Марине незнакомой, впрочем, тут было сложно сказать наверняка. В джунглях тропы внезапно появлялись в подлеске, а стоило отойти на пару шагов – и их уже не было видно. Марина панически боялась однажды пойти по такой дорожке, а потом потерять ее и сгинуть в чаще. Будь у нее возможность вернуться в прошлое и снова приехать в Бразилию, она привезла бы с собой полный чемодан красной пряжи и привязывала бы кончик нитки к ножке кровати всякий раз, когда отправлялась в джунгли.

– У лакаши есть часы – биологические, – сказала доктор Буди.

Нэнси и Марина засмеялись. Доктор Буди несмело улыбнулась – ей редко удавалось так удачно пошутить.

Марина почти не вспоминала о своих утраченных вещах, но иногда – как, например, сейчас – ей очень хотелось сунуть ноги в настоящую обувь, а не в резиновые шлепанцы. И надеть рубашку с длинными рукавами, чтобы уберечься хотя бы от мелких колючек. И длинные брюки – здешняя трава, если задеть ее под определенным углом, резала ноги, словно бритва. На икрах у Марины вечно блестели красные капельки, словно завлекая бразильскую растительность – налетай, крови на всех хватит! Казалось, они идут уже долго, но расстояние в джунглях определить так же трудно, как и направление. Возможно, эта тропа (если это была тропа) отличалась от других лишь обилием попадавшихся на ней упавших деревьев, через которые то и дело приходилось перебираться, и загадочных крохотных топей, заметить которые было невозможно, пока не увязнешь. Возможно, идти им было пару кварталов, и дорога казалась длинной лишь из-за обилия препятствий. Марина провела ладонью по шее и нащупала чей-то жесткий панцирь. Она уже давно научилась стряхивать с себя таких пассажиров, а не прихлопывать их – прихлопывание приводило лишь к тому, что содержимое насекомого, уже, без сомнения, запустившего в тебя жало, хоботок или чем там наградила его природа, незамедлительно оказывалось в твоей кровеносной системе.

Лакаши пели. Нет, не пели. Просто голоса множества одновременно говорящих индианок сливались – будто хор мальчиков читал отрывок из Торы на бармицве.

– Вы понимаете, о чем они говорят? – спросила Марина.

Нэнси покачала головой: