Предчувствие любви

Раньше в таких случаях я заводил беседу со своей крылатой машиной. А вот с реактивной — не мог. Я уж ее и подружкой называл, и голубушкой — она в ответ лишь рычит. Так какая же тут, к чертям собачьим, беседа!

— У-у, змеюка, — посмеиваясь, говорил я. — Злопамятная. Все не можешь простить мне грубых посадок и резкого торможения. Ну ничего, никуда ты не денешься. Теперь мы с тобой связаны накрепко, и я тебя приручу.

От сердитого громоподобного рычания мне и в полете становилось не по себе, и после полета долго еще гудело в голове. Поэтому в тот день, когда комэск допустил меня к пилотажу на высоте, я перед стартом включил герметизацию кабины. И сразу оглушительный рев двигателей стал слабым, еле различимым, словно мой самолет из огнедышащего зверя превратился в ласкового мурлыку.

В тишине управлять машиной гораздо легче. Взлетев, я работал без напряжения и, кажется, совсем не думал о том, куда повернуть штурвал, какие обороты дать турбинам, какой и когда нажать тумблер. Все получалось вроде бы само собой. Могучий корабль жил моей волей, дышал моим дыханием, покорно отдавая мне свою неукротимую мощь.

Радовала и погода. Прокаленный морозом воздух был плотен, прозрачен и сух. Опираясь на него, серебристые плоскости легко несли меня вверх, и все шире открывалась взору разметнувшаяся подо мной земля. «Солдат, — спросили русского солдата, — а велика ли земля, которую ты охраняешь?»

«Солнце взойдет — там начало, — ответил русский солдат. — Солнце зайдет — там край».

Я тоже солдат. Я — солдат русского неба. Советской авиации — рядовой. Вон она какая, та земля, которую мне доверено охранять. Даже отсюда, с огромной высоты, всю ее не окинуть взглядом. Чье сердце не вздрогнет, чья душа не замрет при виде этой богатырской земли!

И крылатой машине передалось мое настроение. Она заговорила со мной. Заговорила сама.

«Что с тобой? — спросила она. — Тебя сегодня не узнать».

«Мне хочется петь, — сказал я. — Давай споем вместе. И поднимись выше. Как можно выше». И она меня поняла. И запела.

«Ты — мой командир. Повелевай, и я исполню любое твое приказание. Круче вверх? Пожалуйста. Кругами? Согласна. Это же ни с чем не сравнимое удовольствие — пилотаж. Где еще испытаешь подобное? Разве что во сне. А здесь — наяву…»

Несмотря на бесконечную пустоту, в небе было уютно. Я любовался тончайшими оттенками пронизанной солнцем голубизны. Я как стук собственного сердца чувствовал биение пламени в жерлах жаровых труб и как напряжение собственных мышц ощущал упругую силу рулей.

«О моя королева! Взгляни, какой перед нами сияющий голубизной паркет. Его мыли дожди, натирали своими боками мохнатые тучи, полировали веселые ветры. Это — для нас. Приглашаю тебя на тур виража!»

«Люблю танцевать. Обожаю галантных пилотов. Та-ра-ра-ра… Та-ра-ра-ра… Только разве это вираж? Это — вальс. А, понимаю, тебе нравятся более мужественные слова. Но будь учтив с дамой. Почему бы не совместить мужество с нежностью? Давай назовем этот танец так: вальс-вираж».

«Не смею возражать».

«У-ух! Зачем ты так резко двинул штурвалом? Или увидел нечто такое, чего еще не вижу я? Но где? Укажи. Твой друг — мой друг, твой враг — мой враг. Боевым разворотом — в атаку!..»

«Все, спасибо, — сказал я, сбрасывая газ. — Теперь пикнем и — домой».

Корабль послушно заскользил вниз. Остекление кабины на нем, в отличие от прежних самолетов, не пересекали металлические ребра. От этого казалось, что кабина сливается с окружающим пространством, и ощущение было таким, будто я парю высоко над землею сам по себе.

Право, ради таких минут стоило жить. Молодые, крепкие духом и телом, мы до самозабвения любили летать и, осваивая скоростную, маневренную машину, испытывали от пилотажа неизъяснимое наслаждение. И долго еще после посадки нас все умиляло, смешило, радовало и переполняло счастьем. А если что и огорчало, то лишь вынужденные перерывы в полетах.

Зимой подниматься в воздух приходилось, к сожалению, не часто. Мешала ненастная погода. Наши «старики» летали и в сложных метеорологических условиях. Зато на нас, молодых, в такие дни ложились все земные заботы: то гарнизонный наряд, то стартовый, то бесконечные хлопоты по уходу за аэродромом.

С утра в темноте по всему военному городку разносился деловитый скрежет лопат. Это солдаты вместо физзарядки выходили на расчистку улиц и тротуаров от снежных заносов. После завтрака такая же работа ожидала их и на летном поле. Привлекали к этому малоприятному занятию и нас.

Порой сутками напролет, а то и всю неделю без; передышки, над Крымдой с присвистом крутила свои шальные вихри северная метель. Тогда вокруг все утопало в сугробах. На взлетно-посадочной полосе не умолкая гудели снегоуборочные автомобили, стрекотали тракторы, однако сражаться с развоевавшейся зимой было не так-то просто. Глядишь, и завируха уже унялась, и ясное небо звенит от мороза, как колокол, и полетать можно бы, а возле самолетов все еще громоздятся белые сверкающие горы. Тут и со стоянки не вырулишь!